Скелет в шкафу интеллигента

…Просыпаюсь в семь часов , пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался и уже написал пропасть… В три часа сажусь верхом, в пять - в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти - читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо. Из письма Пушкина жене Болдино 1833 год

Гумилёв поправляет горящие в печке поленья и продолжает: — Я в последнее время постоянно думаю о смерти. Особенно по ночам... Всякая человеческая жизнь, даже самая удачная, самая счастливая — трагична. Ведь она неизбежно кончается смертью. Ведь как ни ловчись, как ни хитри, а умереть придётся. Он на минуту замолкает, глядя на пляшущее пламя. И вдруг, повернувшись ко мне, неожиданно предлагает: — Давайте пообещаем друг другу, поклянёмся, что тот, кто первый умрёт, явится другому и всё, всё расскажет, что там. Он протягивает мне руку и я, не колеблясь, кладу в неё свою. — Повторяйте за мной, — говорит он медленно и торжественно: — Клянусь явиться вам после смерти и всё рассказать, где бы и когда бы я не умерла. Клянусь. Я послушно повторяю за ним: — Клянусь! Он, не выпуская моей руки, продолжает ещё торжественнее: — И я клянусь, где бы и когда бы я не умер, явиться вам после смерти и всё рассказать. Я никогда не забуду этой клятвы и вы никогда не забывайте её. Даже через пятьдесят лет. Даже если мы давно перестали бы встречаться. Помните, мы связаны клятвой. ...Через несколько дней после его расстрела, я видела сон, который хотя и отдалённо, но мог быть принят за исполнение обещания. За ответ. Тогда же я написала стихотворение об этом: А ночью пришёл он ко мне Из гроба и мира иного во сне, В чёрном старом своём пиджаке, С белой книгой в тонкой руке И сказал мне: плакать не надо, Хорошо, что не плакали вы. В синем раю такая прохлада И воздух лёгкий такой И деревья шумят надо мной, Как деревья Летнего Сада… Ирина Одоевцева ✍️

Когда Блок был вынужден работать сразу в нескольких местах, не имея «ни пищи, ни денег». В начале января 1918 года газета «Петроградское эхо» задала ряду видных литературных и общественных деятелей вопрос: «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» Александр Блок ответил на него однозначно: «Может и обязана». Однако служба, начавшись по идейным мотивам, вскоре стала для него необходимостью, зачастую почти невыносимой. Прокормиться можно было, только работая сразу в нескольких местах, например, в комиссии Наркомпроса по изданию русских классиков или в Театральном отделе того же наркомата. В записных книжках Блока регулярные сетования на бедственность положения («Ни пищи, ни денег») соседствуют с не менее отчаянными жалобами на бесконечность и утомительность заседаний: «Как я устаю от бессмысленности заседаний!» К тому же мемуаристы отмечают крайнюю добросовестность Блока по отношению к выполнению своих служебных обязанностей. «Он не пропускал ни одного заседания… ему приходилось входить в разные мелочи и заботиться о дровах для Союза и хотя бы единовременных пайках в помощь нуждающимся членам и посещать собрания», — вспоминала Н. Павлович. При этом Блок говорил: «Что-нибудь одно: или быть писателем, или служить». Илл. Блок (второй справа) в составе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 1917 год.

"Спор о том, хорошо ли влюбленье. Для меня решенье ясно: если человек живет уже человеческой, духовной жизнью, то влюбленье, любовь, брак будет для него падение, он должен будет отдать часть своих сил жене, семье, или хоть только предмету влюбленья. Если же он на степени животной, ест, пьет, работает, служит, пишет, играет, то влюбленье будет для него подъем, как для животных, для насекомых во время случки" Лев Толстой 19 июля, 1896 г.

"Жизни нет. Застыло как лед сердце Льва Николаевича, забрал его в руки Чертков. Утром Лев Ник. был у него, вечером Чертков приехал к нам. Лев Ник. сидел на низкой кушетке, и Чертков подсел близко к нему, а меня всю переворачивало от досады и ревности. ...Вечером он цинично объявил, что он все забыл, забыл свои сочинения. Я спросила: «И прежнюю жизнь, и прежние отношения с близкими людьми? Стало быть, ты живешь только настоящей минутой?» — «Ну да, только настоящим», — ответил Лев Ник. Это производит ужасное впечатление! Пожалуй, что трогательная смерть физическая с прежней нашей любовью до конца наших дней была бы лучше теперешнего несчастья" Софья Толстая 18 июля, 1910 г.

"Живу я на очень приличной даче, плачу за 1½ комнаты 1 рубль в сутки. Море в двух шагах. Растительность в Ялте жалкая. Хваленые кипарисы не растут выше того тополя, который стоит в маленьком линтваревском саду налево от крыльца; они темны, жестки и пыльны. В публике преобладают шмули и бритые рожи опереточных актеров. Женщины пахнут сливочным мороженым. Купанье великолепное" Антон Чехов. Из письма Чеховой М. П. 18 июля 1889 г. , Ялта.