Рассказы о ВОВ

Грохот разрывов сливался с пронзительным визгом осколков. Воздух пах железом и гарью — едкий, металлический запах, от которого першило в горле и слезились глаза. Алексей закашлялся, сплюнул кровавую слюну, но не остановился. Земля под ногами вздрагивала, будто живое существо, пытающееся сбросить с себя эту адскую какофонию войны. Каждый взрыв отдавался в теле глухим ударом, а в голове пульсировала одна мысль: «Только бы успеть». Старший сержант медицинской службы Алексей Гаранин полз между воронками, прижимая к груди потрёпанный кожаный чемодан...

Сентябрь 1941‑го. Леса под Вязьмой. Тишина, которую время от времени рвут далёкие орудийные раскаты — то ли наши, то ли немецкие. Семнадцатилетний рядовой Пётр Ковалёв стоял у массивных деревянных дверей заброшенного склада. Приказ был чёткий: «Охранять продовольствие до прибытия транспорта». Но транспорт не пришёл. Связь оборвалась ещё неделю назад. Сначала Пётр держался легко. Он расхаживал вокруг склада, проверял замок, прислушивался к лесу. В голове крутились мысли о доме, о матери, о том, как...

В 2025‑м при реставрации старого дома на окраине Вологды строители нашли за обшивкой стены потрёпанный конверт. Бумага пожелтела, края обтрепались, но адрес и текст ещё можно было разобрать: «Дорогая Лена, милый Алёшка!Пишу вам из окопа под Старой Руссой. Сегодня тихо — ни обстрелов, ни атак. В такие минуты особенно тянет домой. Вспоминаю, как мы с Алёшкой запускали змея у речки, а ты накрывала на стол к обеду. Кажется, это было в другой жизни.*Здесь всё серое: земля, небо, шинели. Но я держу в голове...

Лето 1943‑го под Ржевом. Воздух густой от запаха полыни и пороха, земля раскалена, но в тени окопов — сырая прохлада. В землянке прифронтовой столовой у чугунной печки‑буржуйки суетится немолодой мужчина в засаленном ватном бушлате. Это Иван Матвеевич Лыков, 43 года, повар 3‑й стрелковой роты. Он не должен был быть здесь. До войны — шеф‑повар ресторана «Север» в Архангельске, мастер тонких соусов и изящной сервировки. Теперь — перловка с сушёным луком, чай из листьев смородины, да иногда — если повезёт — тушёнка из неприкосновенного запаса...

Берлин, апрель 1945‑го. Воздух пропитан гарью и известью — город рушится, словно песочный замок под натиском волн. Восемнадцатилетняя санитарка Катя Морозова прижимает к груди сумку с бинтами и йодом. Вокруг — грохот, крики, дым. Она только что перетащила третьего раненого в полуподвал разрушенного дома. — Держись, родной, — шепчет она бойцу с бледным, в потеках крови, лицом. — Сейчас перевяжу. Её руки, маленькие и на вид хрупкие, работают быстро и точно. За год на фронте она научилась останавливать...

Июль 1942‑го. Степь дышала жаром, воздух дрожал над выгоревшей травой, а небо — безоблачное, безжалостное — казалось отлитым из раскалённого свинца. Капитан Алексей Державин, офицер снабжения 342‑го стрелкового полка, сидел в кабине полуторки и думал о том, что ещё вчера его жизнь имела чёткий порядок: склады, ведомости, графики поставок, отчёты. Теперь же он держал в руках винтовку — чужую, пахнущую маслом и порохом, — и не знал, выстрелит ли когда‑нибудь. Всё началось с того, что колонна с боеприпасами попала под удар...