Моя правда

Помните, как в детстве выглядел праздник? Огромный стол. Салаты в стеклянных мисках, картофель по-французски в форме, которая еще долго сохраняла запах сыра. Шум, смех, взрослые говорят громко, спорят, наливают себе в бокалы. А ты сидишь рядом, на краешке, и понимаешь — сейчас можно всё. Никто не кричит, папа даже погладил по голове, мама попросила рассказать стихотворение. И я рассказывала — и получала за это аплодисменты, кусочек торта и чувство, что меня любят. Вот тогда и закрепилось во мне: еда — это праздник...

Когда-то я была фигуристой и лёгкой. Рост 165, вес 60, осиная талия и третья грудь — я чувствовала себя женщиной, на которую оглядываются. Но это было до. До того, как моя жизнь превратилась в однообразие четырёх стен и длинные часы ожидания. Муж был военным: подъём в шесть утра, казарма, плац, возвращение поздно вечером. А я — двадцатилетняя девчонка в комнате общаги. Душ в конце коридора, кухня на всех, соседи с детьми и смех в коридорах. Только я — всегда с книжкой и бутербродом. Книжки я проглатывала одну за другой, а вместе с ними — печенье, яблоки, бутерброды...

Я долгое время ненавидела оставаться одна. Когда ты идёшь с детьми — ты не одна. Ты мама. У тебя важная миссия. Ты ведёшь за руку, объясняешь, заботишься, выглядишь «нормально». Ты в роли, и к этой роли вопросов нет. Но когда дети уезжали в лагерь или к бабушке, начинался кошмар. Я оставалась одна. И казалось — это написано на моём лице. Казалось, что люди, которых я встречаю на улице, видят всё: что у меня нет мужа, что я не замужем, что я одна. Я ловила взгляды прохожих и будто слышала их мысли: «Одинокая...

Я выработала целую систему избегания. Прежде чем зайти в магазин, я сначала «считывала» его через стеклянную дверь. Пусто? Можно заходить. Если внутри были другие покупатели — я проходила мимо, делая вид, что просто гуляю. Я могла трижды обойти торговый центр, дожидаясь, пока люди разойдутся. Потом был этап с корзиной. Я никогда не брала тележку. Тележка — это для тех, кто уверен, что у него хватит дене́г на всё, что он туда положит. Я брала маленькую корзинку. И даже в неё клала товары с таким расчётом, чтобы её дно было прикрыто...

Я долго боялась сказать себе правду, но однажды просто взяла ручку и стала писать. Не для него. Для себя. Я не обвиняла его, не стыдила. Я уже делала это много раз — и ничего не менялось. Вместо этого я писала всё, что чувствую. Что мне трудно. Что я не справляюсь. Что дети скучают. Что я не могу нормально кормить их, потому что денег не хватает. Что он сломал мне жизнь. Слёзы текли, бумага промокала, а я писала и писала. Сначала это было похоже на крик боли и ненависти. Я злилась, обижалась, вспоминала, как он уходил, оставив все проблемы на мне...

После всех этих лет страха, кредитов и ночей без сна я сделала одну странную вещь — взяла лист бумаги и просто стала писать. Сначала получалась ерунда. Записи о том, что у сына порвалась кофта, что дочка опять не выучила уроки. Я думала: «Боже, кому это вообще нужно?». Но я писала дальше. И вдруг заметила: меня в этих строчках нет. Есть дети, проблемы, долги, но самой Полины там нет. Я словно исчезла. Я продолжала писать и плакать. Слёзы капали на тетрадь, буквы расплывались, но я не останавливалась...