Опалённые войной

Начало Мама лежала с открытыми глазами. – Не спишь? Вот и хорошо. Сейчас чайник поставлю, – Зина подкинула в буржуйку пару ножек от стула. – Смотри, какое богатство! – показала она конфету. Мама молчала. Зина, ещё не веря в то, что произошло, тронула её за плечо. Голова мамы безжизненно завалилась набок. – Нет, – прохрипела Зина и со звериным рыком швырнула карамельку в стену. Она переводила взгляд с осколков карамели на маму и обратно, словно устанавливала между ними связь. «Почему я сразу не дала конфету маме?!» – винила себя Зина...

Зинаида Павловна на секунду замерла на крылечке булочной, вдыхая аромат свежевыпеченного хлеба, и только потом вошла в магазинчик. Молоденькая продавщица, приветствуя её, радостно кивнула. «Пора звание почётного покупателя присваивать», – мысленно улыбнулась Зинаида Павловна. Её тут знали все, больше семи десятков лет ходит в эту булочную. Сначала с родителями или старшими братьями, потом одна, позже с мужем и сыном. Теперь опять одна. Маму с папой и братьями забрала война, сын остался вечно молодым – лежит на Серафимовском кладбище вместе с другими афганцами, а муж почти не выходит из дома...

Мария ещё раз пробежала глазами по листку бумаги, смяла его и зажала в кулаке. Рука безвольно опустилась. Она уже сбилась со счёта, сколько писем отправила родителям в Ленинград. Первые под её диктовку писала Фрося, затем сама приноровилась выводить кривые печатные буквы левой рукой. Ответа не было. Но Мария не сдавалась. Адресная служба молчала. Оно и понятно. Город в блокаде, может, и нет пока службы такой. Начала писать соседям по дому, подругам, чьи адреса помнила. Тоже тишина. Последнее письмо отправила два месяца назад на адрес школы, где работала мама...

Пашка с трудом вставил заготовку в станок, поднёс пальцы ко рту, пытаясь согреть их дыханием. Не помогло. Он медленно повернулся, посмотрел на часы над входом в цех и побрёл к сделанной из железной бочки печурке. Он протянул руки к стальному боку. Прижаться бы к печке, быстрее согреешься. Но нельзя. Вспыхнет промасленная спецовка. Пака взял кружку, налил из большого закопчённого чайника кипятку. Сделал несколько глотков. Живительное тепло разлилось по телу. Хорошо. Пока была жива тётя Даша, она кидала в воду травки...

Матвей ворочался на жёсткой полке теплушки. Почти три недели он уже в пути, и доберётся ли до дома завтра, одному богу известно. «Инвалидный состав», как окрестили остряки-пассажиры три теплушки, оборудованные баком с водой и закутком-туалетом, вёз комиссованных бойцов. Их сопровождала девушка-санинструктор, которая выдавала пайки, при необходимости обрабатывала раны. Народ в теплушках постоянно менялся. Кто-то доезжал до места назначения и сходил, в вагончики подгружали новых «негодников» с проходными...

Гришка долго гипнотизировал взглядом серый лист бумаги, потом решительно взялся за ручку. «Дарагой мой папка, – почти каллиграфическим почерком вывел он. – Я живу харашо». – Он полюбовался на написанную строчку и остался доволен. Гришка макнул перо в чернильницу, поставил жирную точку и глянул в окно. Посреди двора высилась горка дров. – Дядька Кузьма привез тилегу бирёзовых чурбаков. Я сам их калю. Правда, не так ловко, как ты». Он отложил ручку, подбежал к умывальнику. В старом, потемневшем от времени зеркале отразилось худенькое личико с курносым носом и копной давно нестриженых волос...