Во всех деталях

Он явился внезапно, словно древний дух, призванный волей художника. Не плод долгих размышлений, а вспышка озарения, навсегда отпечатавшаяся на холсте. Начав портрет любимой жены, Врубель внезапно соскоблил её почти готовый лик, чтобы дать жизнь иному — старому, морщинистому, с пронзительными голубыми глазами, в которых читалась вся тоска мира. В 1899 году, в тихом имении княгини Тенишевой, в орловском селе Хотылёво, случилось необъяснимое. Михаил Врубель начал писать портрет жены Надежды Забелы, а пробудил к жизни существо, которое сам называл «Сатиром», а критика нарекла «Паном»...

В 1882 году, на пике моды на салонное искусство, Михай Мункачи — художник, известный своими суровыми полотнами о каторжниках и тюремной жизни, неожиданно пишет нежную сцену с собачками и детьми. Все вздохнули с облегчением: бунтарь наконец-то исправился. Но они ошибались. Под внешним лоском «Двух семей» таился прежний Мункачи, чья правда жизни стала лишь более сдержанной, а потому более пронзительной. Перед нами залитый золотистым светом уютный интерьер богатого дома. Здесь царит идеальное, почти ритуальное спокойствие...

Искусствоведы веками спорят об этой картине. Одни видят в ней размышление о бренности бытия. Другие — сложный шифр, возможно, связанный с масонскими ритуалами. На первый взгляд, перед нами пастушеская сцена, достойная античной поэзии: трое мужчин и одна женщина стоят у массивной каменной гробницы, словно застигнутые в момент размышления. Их одежды — из простой ткани, их позы естественны, почти наивны. Вокруг прекрасный пейзаж: холмы, деревья, мягкий свет. Это и есть Аркадия — мифическое место, где, как верили ещё древние римляне, люди жили в согласии с природой, без забот, болезней и смерти...

Это был жест и смелый, и человечный. Его современники, богатые горожане, заказывали такие картины не ради насмешки — наоборот, они видели в них утраченное чувство общности, простоты, близости к земле. В мире, где города становились всё более холодными и отчуждёнными, Брейгель напоминал: у жизни есть корни, и они — в человеческом единстве. XVI век редко был ласков к простым людям. В крестьянских избах, крытых соломой, рождались дети, часто не дожив до зрелости, болезни косили деревни, урожаи гибли от дождей или жары, а голод был реальностью, знакомой каждому...

Этюд маслом «Ливень над морем» — один из самых впечатляющих этюдов моря и неба. Он был написан в Брайтоне, на южном побережье Англии. Здесь Джон Констебль оказался не по своей воле. Его жена Мария страдала туберкулёзом, и врачи советовали сменить задымлённый лондонский воздух на более чистый, морской. Город на южном побережье Англии в то время переживал период расцвета: сюда приезжали за здоровьем, за модой и за светской жизнью. По набережной прогуливались дамы в кружевных капорах, джентльмены проезжали верхом на лошадях, а на воде покачивались рыбацкие лодки...

«Быть или не быть?» — спрашивает Гамлет, затягивая паузу между местью и безумием. Но Офелия уже ответила тишиной. Её усталые пальцы разжались, выпуская в воду прощальный венок, где каждый цветок стал словом... Мы знаем её прежде всего по картине Джона Эверетта Милле — золотоволосую девушку, словно парящую в воде между жизнью и смертью. Её руки раскинуты в жесте безмолвного смирения, глаза открыты миру, которого она уже не видит. Это Офелия — героиня трагедии Шекспира, но также и символ нежности, принесённой в жертву...