Камни плачущего леса

Чистая вода. Казалось бы, чего проще? Но в Ином мире, где тени преследуют, а реки гневаются, найти ее оказалось задачей не из легких. Сойка, вертясь на плече у Аи, не умолкала ни на секунду. Вверх, новенькая, вверх! трещала она, указывая клювом вдоль бурлящей Катуни. Озерник не дурак, ручей со снеговой водой, это не лужа у коровника! Там, где скалы белые, как зубы у Лесуна после бани! Ха! Представляешь? Лесун в бане? С шайкой, веником? Борода лишайниковая на парок поднимается! Вот умора! Ая еле сдерживала улыбку, несмотря на усталость и тревогу...

Озерник и Сурок-Вестник Бегство сквозь Иной Лес было кошмаром наяву. Несмотря на заверения Сойки, что Лесун справится, грохот и рев из котловины Плакунов не стихали, а лишь отдалялись, превращаясь в низкое, зловещее урчание земли. Воздух дрожал, с вершин вековых кедров осыпалась хвоя, а тени между стволами сгущались и шевелились, словно живые. Ае чудилось, что за каждым деревом притаились те самые желтые, немигающие глаза, которые она мельком уловила у Плакунов. Они не нападали. Но они смотрели. Следили...

Сойка-Ворожея и Песня Живой Воды Чистый, хрустальный звук птичьего крика разрезал тяжелый воздух котловины, как нож - гнилую веревку. Гнетущий шепот Плакунов на миг стих, словно подавившись от неожиданности. Даже черные, маслянистые капли на камне-женщине замерли на мгновение, прежде чем упасть в зловонную лужу с тихим звуком. Ая замерла, задрав голову. Яркая, переливчатая птица сидела на уступе, сверкая желтыми, насмешливыми глазами. Ее слова - на чистейшем русском, да еще с таким бесшабашным тоном! - звучали здесь, в этом месте скорби, как гром среди ясного неба...

Камни-Плакуны и Шепот Ветра Слова Лесуна повисли в мерцающем воздухе, тяжелые, как мокрый снег на ветвях. «Беда… для села…» - эхом отозвалось в оглушенном сознании Аи. Весь ее мир - запах бабушкиных пирожков, скрип колодезного журавля, мычание Буренки - рухнул, уступив место этому ослепительно-странному, дышащему древней силой лесу. И самое страшное было не в этом. Самое страшное было в имени. «Аюшка». Он знал ее имя. Как бабушка, как соседи. Значит, он знал… все? О матери? О том, что случилось у...

Грань Дымка над Катунью в ту июньскую зорьку была не молочно-белой, как обычно, а отливала перламутром, будто кто-то растер в небе жемчужину. Ая стояла на скрипучей калитке своего покосившегося дома и вдыхала воздух, густой от запаха полыни, нагретой земли и далекой грозы. Деревня Усть-Кокса еще спала, притихшая под тяжелым синим покрывалом предрассветья. Только петух на дальнем краю огородов подавал голос, да ветер шелестел в березках у реки, словно перешептывался с самой водой. «Пора, Аюшка», - прошелестел ветерок, коснувшись ее щеки...