Бусины ежедневности

Весенний парк залит водой. Сухие дорожки проложены в озёрах неба. Небо опрокинуто в хрустальную стынь, голубое, звонкое, высокое. Деревья стоят у самых кромок береговой линии, на островках посреди мелководного разлива, и водное зеркало отражает их во всей их голой стройности. Листьев ещё нет, и хрупкая паутинка веток накинута на ясную высокую лазурь, как скромная вуаль. Хорошо в парке! Птицы поют. Если отойти подальше от аттракционов, то можно послушать птиц. Надо мной сегодня выводил свои трели скворец...

Ух, ветер! Ух, какой ветер! Ветрище! В приоткрытую оконную щёлку дует так, что жалюзи шевелятся и бьются. Бьются, потому что не пристёгнуты. Их нужно были нижней планкой вставить в распоры. А теперь громыхают. Если подойти к окну, видно, как мечутся и бьются ветки деревьев. Полные почками, будто беременные будущей жизнью, тонкие брюхатые веточки. Бусины почек собраны гроздьями по две, по три, и на фоне светлеющего неба видны их мечущиеся, как в буре, силуэты. Машут, гнутся, распрямляются и снова кланяются...

Если в доме заводятся дракошки, то это, несомненно, к счастью. Более счастливой приметы я не знаю. Хотя, возможно, они и есть. Дракошка — зверь удивительный. Совсем не скрытный, но вы не сразу поймёте, что он у вас завёлся. Сначала вы будете думать, что это какой-то соседский дракошк залетел к вам на минутку. Ну там... Территорию проверить или по своим каким-то совершенно особым, дракошковским делам. Залетел, посидел на крыльце, побродил по саду и подремал однажды на крыше, возле вашей каминной трубы...

Весенняя метель. Словно выход на бис. Самый последний. На прощальном бенефисе. Но может, будет и ещё, если попросите. Напомнить, как хорошо это было. Вот только что, всем нам, ведь было хорошо? Было? Конечно, было. Первый снег помните? Это радостное, чистое обновление, свет, упавший на землю, полную боли, смерти и увядания. Теперь ночи не так темны, свет вокруг, пушистый и мягкий. Снег, покрывший милосердным одеялом, давший отдых земле, защитивший её от морозов. Грязь и жухлые бурые листья скрыты теперь, как скорбная нагота одеждой...

Еду в метро. Смотрю на людей. Мальчишка в смешной шапочке. У шапочки нет завязок, на ней вывязаны выпуклые красивые косы, но шапочка маловата и на шерстяных косах уже есть катышки. Мальчик с восхищением провожает распахнутыми глазами приходящие и уходящие поезда. Поезда с воем втягивают себя в тоннель, медленно и тяжеловесно разгоняясь. С рёвом врываются на станцию и тормозят, воя жутко и страшно. Грандиозное зрелище несущейся мимо платформы громады завораживает даже более крупных людей, чем этот мальчонка...

Если бы у людей были бы хранители... Если бы у людей быыыли бы хранители, мой был бы старым, потасканным котом. Тёртым, битым и чуть-чуть усталым от жизни. Он бы бродил целыми днями. По мартовским лужам, отряхивая брезгливо лапы от стылой мартовской водицы. Нюхал бы воду в лужах, ту самую, с отражением высоких мартовских небес, а потом бы тряс рваным ухом и оглядывался бы на трескучих суетливых воробьёв на сирени. Залезал бы на крыши, нервно дёргая облезлым хвостом, и долго бы там сидел, глядя на двор, людей и город...