Рассказ

Ничего внутри его не беспокоило - никаких мыслей в голове, чувства и тем более эмоции ушли куда то далеко, покоились на душевном, глубинном дне, откуда их нереально уже было достать. Вместо души, сердца и мозга остались разные по размерам куски льда, навечно застывшего и покрытого толстым слоем смерзшегося снега. Примерно через полчаса Никита, отвернувшись лицом к стенке перед тем как заснуть, вспомнил отчего то про одного забавного персонажа, так как сам спал очень чутко и сложно это было назвать...

Никита ждал еще примерно часа полтора, прислушиваясь как все спят, потом откинул одеяло, тихо сполз со второго яруса, неслышно встал на пол. Так он простоял не шевелясь еще минут пять, последние две ночи он спал один, внизу никого не клали а кровать стояла у самого входа, закрытая с правой стороны стеной а головой расположена к окну – Гаришин предложил поменяться кроватями с другим, Никита не стал отказываться. Даже лучше сейчас стало, чем раньше – хоть одна сторона прикрыта, можно отвернуться к стенке да и внизу никого...

Никита в это время прошел к окну, сел на подоконник и спокойно ждал продолжения разговора. “Старики” освободили пространство, встали полукругом на расстоянии вытянутой руки напротив Никиты и самый здоровый из них, под 2 метра ростом, с огромными кулаками, с бугристым в кровавых царапинах черепом, вогнутой от перелома переносицей и выбитыми передними верхними зубами, шепелявя зачастил: - Шлыфь ты, падаль! Тебе зызнь надоела сто ли? Че хочесь? – и дальше что то совсем неразборчиво, отчаянно жестикулируя, но совсем непонятно...

”Деды” почти постоянно ходили поддатые или пьяные либо с похмелья – сливали и продавали солярку да бензин местным, иногда сбывали кое что из обмундирования, на эти деньги покупали водку, сигареты, еду да еще жили тем, что платили им некоторые из новобранцев, чтоб их не трогали. Водка у них была всегда, как и хорошие сигареты, часто к ним нырял кто нибудь выше званием пропустить стакан. Из всех командиров над ними, Никитой и его призывом они видели только непосредственно сержанта Гаришина, остальных...

В воинскую часть добрались через двое с половиной суток, в сопровождении вдобавок ответственных лиц в погонах в виде военврача, четырех рядовых с автоматами и штык-ножами на поясе, майора с пистолетной кобурой на поясе и политрука. Задолбал всех по радио этот политрук своими нудными и унылыми лекциями, писклявым голосом от которого уже через полчаса начинало тошнить, начитывал материалы целыми днями о международном положении, прошедшем в апреле 21 съезде ВКЛСМ и предстоящем в середине мая первом...

Все прошло как в дурном, на скоростной перемотке фильме – проводы весной 1990 года в армию, где Никита в первые же часы напился среди толпы родственников и друзей, потом отъезд на сборный пункт, из чего он впоследствии мало что помнил, только отрывками – смутными и короткими - поцелуи мамы сквозь слезы и свои мокрые щеки после этого, обнимания с друзьями, ругань родственников за столом, вспомнивших старые обиды на пьяную голову. Врезалось четко в память только как они с отцом курят, стряхивая пепел...