Картины и литература

Светало. Рассвет, как пылинки золы, Последние звезды сметал с небосвода. И только волхвов из несметного сброда Впустила Мария в отверстье скалы. Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба, Как месяца луч в углубленье дупла... Этот фрагмент из знаменитого стихотворения Бориса Пастернака «Рождественская звезда», если подключить воображение, представляется готовой картиной. Возможно, он картиной и вдохновлен. Не самой известной из картин, написанной на сюжет Рождества Христова, но зато доступной автору этих строк. Исследователи творчества Пастернака находят в его сочинениях множество связей с изобразительным искусством. И некоторые допускают, что именно эти строки о сияющем Младенцем возникли под влиянием написанной ок. 1520 года картины «Рождество (Святая ночь)» из собрания ГМИИ им. Пушкина в Москве. Еёавтором считается неизвестный нидерландский художник, последователь Яна Юста Калькара.

Как Босх Бродского вдохновил Вот, бывает, пишешь о какой-нибудь картине. Репродукцию прикладываешь. И тут же появляется кто-нибудь в комментариях с высокомерным: «Это надо видеть только в оригинале! Репродукция и тысячной доли гениальности не передает, надо ехать в Прадо/Лувр/Эрмитаж (нужное подставить)». Нет, все понятно. Слаб человек, грешен. Не может просто порадоваться: «Я видел эту картину в музее! Красота!» Обязательно нужно еще и тем, кто до музея пока не добрался, ощущения испортить. Но все равно очень раздражает. Раздражает еще и потому, что история искусства знает кучу примеров, когда плохонькая репродукция шедевра не просто производила впечатление, но и вдохновляла на создание еще одного шедевра. И вот свежайший пример. Доктор филологии Олег Лекманов буквально на днях задумался, а что, собственно, имел в виду Иосиф Бродский, когда рассказывал в одном интервью о том, как в его стихах появилась тема Рождества? Рассказал Бродский вот что: «Я жил на даче, не помню на чьей, кажется, академика Берга. И там из польского журнальчика – по-моему, “Пшекруя” – вырезал себе картинку. Это было “Поклонение волхвов”, не помню автора. Я приклеил ее над печкой и смотрел довольно часто по вечерам. Я смотрел-смотрел и решил написать стихотворение с этим самым сюжетом». Олег Лекманов просмотрел все номера краковского еженедельника «Пшекруй» с 1952 по 1962 год (когда было написано первое рождественское стихотворение Бродского) и нашел ту единственную репродукцию, которая изображала «Поклонение волхвов». Это была картина Иеронима Босха из собрания Метрополитен-музея в Нью-Йорке. Вот так. Из не самой качественной репродукции родился знаменитый рождественский цикл Бродского, куда входят 23 произведения. А у вас случалось такое, что простая репродукция, а не оригинал, западала в душу и вдохновляла?

И снова о Чехове, Левитане и картине «Тихая обитель» Сцена, в которой можно попытаться разглядеть эту картину Исаака Левитана, написанную в 1890 году, есть в повести Антона Чехова «Три года» (1895). Это не стопроцентное совпадение текстового фрагмента с картиной. Возможно, Чехов неточно запомнил картину (с кем из нас такого не бывало? к тому же картина уже в 1891-м ушла в частную коллекцию) или не захотел превращать художественное произведение в репортаж с выставки. Как бы то ни было, исследователи творчества Чехова и Левитана почти не сомневаются, что в этой сцене из повести речь идёт о картине «Тихая обитель» (и обратите внимание на то, каким словом завершается фрагмент!): ...На Святой неделе Лаптевы были в училище живописи на картинной выставке. Отправились они туда всем домом, по-московски, взявши с собой обеих девочек, гувернантку и Костю... Когда все утомились и Лаптев пошел отыскивать Костю, чтобы ехать домой, Юлия остановилась перед небольшим пейзажем и смотрела на него равнодушно. На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костер: должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря.   Юлия вообразила, как она сама идет по мостику, потом тропинкой, всё дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь. И почему-то вдруг ей стало казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой, и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря; покоилось отражение чего-то неземного, вечного. — Как это хорошо написано! -- проговорила она, удивляясь, что картина стала ей вдруг понятна. — Посмотри, Алеша! Замечаешь, как тут тихо?

Шедевр Левитана в шедевре Чехова Один из главных героев рассказа Антона Чехова «Попрыгунья» — художник, «жанрист, анималист и пейзажист Рябовский, очень красивый белокурый молодой человек, лет 25, имевший успех на выставках и продавший свою последнюю картину за пятьсот рублей». Все современники сразу же поняли, что это Исаак Левитан (хоть Чехов и предпринимает ленивую попытку запутать следы — делает брюнета Левитана блондином, приписывает ему картины с животными и жанровыми сценами). В рассказе Чехов изобразил (высмеял и осудил!) роман Левитана, своего ближайшего друга, с замужней Софьей Кувшинниковой. Левитан после публикации рассказа не разговаривал с Чеховым три года, а Кувшинникова — больше никогда. Но вернёмся от любовного треугольника к живописи. В рассказе художник Рябовский «готовит к выставке нечто поразительное, смесь пейзажа с жанром, во вкусе Поленова, отчего все, кто бывает в его мастерской, приходят в восторг». Какую картину Левитана Чехов мог держать в голове, когда писал это? Замечанием о смеси пейзажа с жанром можно пренебречь: жанра (то есть картин с сюжетом из обычной жизни) Левитан не писал. «Попрыгунью» Чехов сочинил осенью 1891-го. Из знаковых картин Левитана к этому времени уже была готова «Тихая обитель» (1890, Третьяковская галерея). Она была написана в результате поездки Левитана и Кувшинниковой на Волгу, в точности как это было у героев рассказа. И успех имела — после показа на 19-й выставке передвижников. Весной 1891-го Чехов рассказывал в письме сестре Марии: «Был я на передвижной выставке. Левитан празднует именины своей великолепной музы. Его картина производит фурор... Полонский находит, что мост слишком длинен; Плещеев видит разлад между названием картины и её содержанием: «Помилуйте, называет это тихою обителью, а тут всё жизнерадостно...» и т. д. Во всяком случае успех у Левитана не из обыкновенных». В общем, даже если Чехов никакой конкретной картины в «Попрыгунье» не описывал, мы имеем полное право, читая рассказ, представлять «Тихую обитель».

Букет с шариками мороженого (Картины и литература) "Здравствуй, Сезанн! Славный дедушка! Великий труженик. Лучший желудь французских лесов. Его живопись заверена у деревенского нотариуса на дубовом столе. Она незыблема, как завещание, сделанное в здравом уме и твердой памяти. Но меня-то пленил натюрморт старика. Срезанные, должно быть, утром розы, плотные и укатанные, особенно молодые чайные. Ни дать ни взять — катышки желтоватого сливочного мороженого". Это цитата из «Путешествия в Армению» Осипа Мандельштама: одна из глав этого сочинения называется «Французы» и рассказывает вовсе не об Армении, а о прогулке Мандельштама по экспозиции Музея нового западного искусства в Москве, который после революции объединил под одной крышей коллекции Ивана Морозова и Сергея Щукина. Натюрморт с букетом, в котором розы выглядят как шарики мороженого, происходит из коллекции Морозова. Сезанн писал его, соревнуясь со своим великим предшественником Делакруа. Вероятно, Сезанн не просто создавал собственную версию акварели Делакруа «Букет цветов» (кстати, обратите внимание: там на месте «мороженого» не розы, а георгины), а делала это с целью выменять свою работу на ту, которая его вдохновила: акварель Делакруа в ту пору принадлежала торговцу картинами Амбруазу Воллару. Обмен состоялся, несмотря на то, что сам Сезанн, видимо, не был доволен тем, что у него вышло: на это указывают «нервные» царапины на картине. Хорошо ещё, что Сезанн не уничтожил свой натюрморт вовсе. Вот нашлись же люди, которым букет пришелся по душе! Сначала Воллар, потом Морозов, потом Мандельштам... Что касается «лучшего жёлудя французских лесов», этот яркий образ отсылает к автопортрету Сезанна из коллекции Щукина, который Мандельштам наблюдал в том же музее. Ну да! Жёлудь и есть! Иллюстрации: 1. Поль Сезанн. Цветы. Ок. 1902. Холст, масло. 77 x 64 см. ГМИИ им. А.С. Пушкина 2. Эжен Делакруа. Букет цветов. 1849. Бумага, акварель, гуашь, пастель. 65 х 65,4 см. Лувр, Париж 3. Поль Сезанн. Автопортрет. Ок. 1875. Холст, масло. 45×36,9 см. ГМИИ им. А.С. Пушкина