Время для себя: жизненные рассказы

Весенний пересчёт Я стояла за стойкой и наблюдала, как Игорь возится с новой кассой, которую он притащил утром, не сказав мне ни слова. На столе лежали бумажные салфетки, в воздухе ощущался влажный запах целлюлозы, а под ногами нарастала усталость — будто я прошла весь район, а не просто таскала коробки с поставкой. Шум кофемолки сливался с уличным гулом, но мысли застряли внутри: я хотела, чтобы здесь было по-домашнему, чтобы люди возвращались не только за быстрым перекусом, но и за ощущением спокойствия...

Белый коридор Марина остановилась у двери палаты, прижимая ладонь к холодной поверхности. Сквозь стекло в верхней части виднелся кусок потолка — ослепительно белого, как снег, и край люстры с мутным плафоном. За спиной тянуло сквозняком, скрипели подошвы других посетителей по линолеуму. Этот звук раздражал — хотелось уйти, но долг велел войти. Она толкнула дверь, и та открылась с сухим щелчком. В палате было прохладно, пахло антисептиком и чем-то ещё, резким, больничным. Пётр Николаевич сидел у окна, отвернувшись, будто рассматривал заснеженные ветви за стеклом...

Я стою перед домом, который давно превратился для меня лишь в адрес на конвертах. Облупившаяся краска на двери напоминает о времени, что текло здесь без меня: ржавчина у замка, сколы на пороге, где когда-то стояла моя обувь. Сумка тянет плечо, а ключи, как назло, затерялись на самом дне. Я ищу их, пока не слышу шарканье тапочек за дверью. Валентина Павловна появляется на пороге — высокая, сухощавая, с прямой спиной. Она не улыбается, просто смотрит, будто пытается угадать, сколько во мне осталось от той Марины, которую когда-то провожала на поезд...

Я стояла у окна, наблюдая, как ветер разбрасывает по двору жёлтые листья, и думала о том, как много раз я проходила по этим плитам, знакомым до боли. Возле подъезда сиротливо притулилась старая лавка — облупленная, с подтеками краски, на которой мы с соседями обсуждали новости, а по вечерам кто-то обязательно выносил пакет семечек. В этот раз лавка была пуста, как и я. Коробки уже почти все унесли вниз, осталась одна — самая тяжёлая, с книгами и письмом для Валентины Петровны. Я не смогла зайти к ней лично, не нашла слов, чтобы прощаться...

Пауза на перекрёстке В тот четверг Марина впервые за долгое время не спешила. Обычная дорога на работу, привычные пробки, но сегодня она позволила себе выключить радио и просто слушать город — редкий, роскошный момент тишины в её ритме. Когда мотор её старой машины внезапно заглох на перекрёстке, Марина не почувствовала ни злости, ни тревоги. Она лишь удивилась: сколько лет этот верный автомобиль возил её по делам, сколько раз выручал. Она вышла, закрыла дверь и встала у капота, глядя на поток людей, спешащих по своим маршрутам...

Ночная линия Вера шла по пустой ночной улице, прижимая к груди тонкую папку с документами. В городе уже в окнах гас свет, и только жёлтые пятна фонарей вытягивали из темноты её длинную тень. Она всегда боялась этих поздних возвращений, но сегодня, после тяжёлого разговора с начальницей, ехать домой на такси казалось ей слабостью. Должна сама пройти этот путь. У поворота на её улицу что‑то мелькнуло в переулке. Сердце кольнуло, но она ускорила шаг. Позади раздался быстрый топот — кто‑то догонял...