Лучшие истории

Он позвонил без прелюдий. Просто сказал, что им с женой срочно надо уехать на два дня — “по важным делам”. Дети — пятилетняя девочка и мальчик, которому едва исполнилось три — останутся со мной. Не спросил. Сообщил. Я была в списке “по умолчанию”. Я выдохнула, собралась с мыслями и ответила: — Нет. У меня работа, дедлайны, свои дела. Я не смогу. Он не понял. Повисла пауза. Потом раздражённое: — Ты серьёзно? А кто, если не ты? Мы же семья. Вот это “мы же семья” я слышу от него последние десять лет...

Она исчезла, когда мне было восемь. Без истерик, без объяснений. Просто собрала вещи и ушла. Сказала отцу: “Я так больше не могу. У меня тоже есть жизнь.” Потом — хлопок двери. Потом — тишина. Он тянул нас один. Молча. С работой, сменами, стиркой, варкой каши и уроками. Он не говорил плохо о ней. Никогда. Даже когда я спрашивала, где она, говорил коротко: “Живёт.” Он не врал, но и не объяснял. Не позволял мне ненавидеть. Просто держал дистанцию. И сам — горел изнутри. Письма от неё были дважды. Короткие...

Он позвонил после долгого молчания, без раскачки. Сразу к делу — план, запуск, нужда в поддержке. Говорил быстро, возбуждённо, будто боялся, что я не дослушаю. Рассказывал про кофейню, которую хочет открыть “не как у всех”, с душой, уютом, идеей. Говорил о крафтовом зерне, о студентах, о мягком свете, о витрине с выпечкой. Просил триста тысяч. “Не в долг — в дело. Ты вложишься, потом отбить можно за год, может быстрее. Я всё просчитал.” Он не заметил, как превратил меня в кошелёк с ушами. Не спросил, могу ли...

Тётя Люба праздновала 60 лет. Большой юбилей, кафе с банкетом, живая музыка, 40 гостей, куча родни, кто-то едет даже из Костромы. Её дочь, моя двоюродная сестра, позвонила за две недели: — Мы тебя записали! Ты у нас будешь открывать тосты, потом — конкурс, ты же у нас артистичная. Тётя очень ждёт. Все тебя обожают! Я слушала и чувствовала, как внутри всё сжимается. Меня не спросили. Меня “записали”. Как реквизит. Как элемент шоу. “Будешь первой”, “ты у нас”, “все обожают” — значит, ты обязана. Я сказала: — Я не приду...

Он не позвонил. Даже не написал «привет». Просто прислал короткое сообщение: “Я поступаю в Москву. Прими меня. С сентября буду жить у тебя.” Без вопроса. Без “можно?”, “тебе удобно?”, “поможешь?”. Как будто я не человек, а заранее одобренный приют. Как будто у меня нет жизни, режима, своих планов. Как будто это — само собой. Я перечитала сообщение трижды. Потом позвонила его матери — моей сестре. — Ты в курсе? — Да. Он же сам тебе написал. Я говорила, что у тебя удобно. Ему будет ближе до метро, да и ты одна...

Он позвонил рано утром, в субботу. У него всегда так — не важно, выспалась ты, дома ли, здорова ли, занят ли кто-то из твоих. Если что-то надо — ты должна. — Слушай, подмени, а? Мне с пацанами не с кем. Светка уехала, у меня смена. Ну ты же рядом, тебе не трудно. Я молчала. Потому что это было не в первый раз. И не в пятый. Он развёлся три года назад. Двое детей — мальчики, шесть и девять. Ему их отдают на выходные, иногда на праздники. И почти каждый раз он “не справляется”, “вызвали на подработку”, “у Светки ЧС”, “некому забрать”...