Рассказы миди и макси

Говорят, тевтоны долго еще до мест этих добраться не могли. Они, слышь, чудь покорять не шибко большими отрядами ходили, как в набег, не как на войну. Так вот, они и пропадать здесь стали. Те же, кто уцелевшим выбирался, небылицы всякие плели о том, что чудь волков на подмогу звала, а волками теми волчица огромадная заправляла. Местные ее хундивырасэмой, волчьей мачехой называли. Время, однако, шло, и, вроде, среди волков мор какой-то прошел. И настал такой день, когда на зов волчьей мачехи пришло волков – чуть...

Эстляндия, Курляндия, Лифляндия… Тяжелые тучи, плывущие по низкому небу, промозглый балтийский ветер. Леса из вековых елей – угрюмые и темные. Вот и земля Ливонская. Сколько копий из-за тебя было сломано, сколько народу в землю полегло. И царь Иоанн Васильевич, Грозным народом нареченный, и Алексей Михайлович – царь тишайший, и сын его Император Всероссийский Петр Алексеевич – все за эту землю бились. Долго не хотела она под российскую длань ложиться. Теперь навеки приросла. Царь Петр сказал – быть России морской державою, а напрямки ход к морю – через Ливонию...

«Господи!» - осенило стрельца. «Благодарю тебя, Господи!» - крикнул Акинфий, прямо в неотвратимо приближающиеся желтые глаза зверя. Страх улетучился, словно пар, а вместо него пришел неистовый азарт, которые не раз охватывал его, когда он стоял в ряду с такими же стрельцами в поле против конных. Скорость всадника – против сноровки стрельца. Залпом меньше, и сабли, палаши, пики устроят кровавый пир из твоих костей и плоти, а то, что останется, втопчут в землю кованными копытами коней. Пока сноровка выручала...

«Ну вот и погибель моя!» - подумал Акинфий, когда перед ним оказалась сплошная стена из кустов боярышника, чьи ветви были густо усажены длинными и крепкими шипами. Назад ходу нет, оббежать – тоже никакой возможности, а напролом лезть – так здесь и медведь увязнет, как муха в патоке. Все, загнали. Акинфий, тяжело дыша, повернулся лицом к своим преследователям. Вот они – серые, скалящие острые клыки, поджарые и исхудалые за зиму. Многие со следами уже начавшейся линьки. Волки. Сколько же их!? Ни разу в жизни столько не видал...

Стрелец встал с колен. Рука сжала ствол пищали так, что хрустнули костяшки пальцев. Отчаяние грешника сменилось злобой и жаждой возмездия. Акинфий оказался скор на расправу. Что-что, а подпалить такую хижину не представляло особого труда. Жаль было только тратить пороховой заряд, но запалить кучу мусора, которую он нагреб в один из углов, как-то надо было. Пороховая мякоть занялась от первых искр выбитых кресалом. Зажегся, зачадил огонек. Затрещало над ним, заклубилось белым густым дымом. А Акинфий все дул и дул, раздувая огонек в пламень...

Вбежал и остановился, как вкопанный. Глаза еще не привыкли к темноте, но стрелец почувствовал, что-то здесь было не так. Внутри стоял дух, который совершенно не мог соответствовать покинутому жилищу. Место было занято. Тяжело пахло псиной, тухлым мясом и еще таким, что Акинфий не спутал бы ни с чем. Пахло кровью. Причем кровью, пролитой совсем недавно. День или два, не более. Волк! Какой-то волк, верно, облюбовал эту полуразвалившуюся избушку под свое логово. Но странный, однако, волк, подумал Акинфий, переминаясь с ноги на ногу...