Роман "Немтырь". Часть II.

Лето выдалось жарким. Солнце висело на небе раскалённым шаром с раннего утра и до позднего вечера, и, казалось, что и на ночь не желало уходить с небосклона, нехотя и лениво скатываясь в прогретые, парные воды реки, но лишь для того, чтобы уже через несколько часов вновь показаться из-за холмов с другой стороны. Ягоды вмиг созревали даже под кронами деревьев, в лесной чаще, на полянках и перелесках. Что уж говорить про открытые солнцу луга, распахнувшие навстречу ласковым лучам свои широкие объятия! Они сплошь усыпаны были крупными красными бусинами - душистыми и сладкими...

Отработала своё земля-матушка, утомилась родимая. Уж она и хлебы дала высокие, и травы густые, сочные, и ягоды сладкие, и грибы да плоды всяческие родила в изобилии, чтобы в долгую сибирскую зиму сытно да ладно было люду доброму. Всё-то земелька продумала, обо всём позаботилась. И о зверье лесном да полевом не позабыла, припасы те собрали щедрые, не голодно будет им в студёную пору, когда затрещат морозы лютые, загудят-завьюжат метели снежные. На славу потрудилась земля, да после трудов праведных...

До самого Покрова всё шли и ехали на горельник люди. Были среди них и такие, кто искал помощи в беде своей, и никому Аким с Данилой не отказывали, только уже не уезжали никуда из дома, на месте справлялись. Но более того было тех, кто приходил затем, чтобы попрощаться с батюшкой да одарить его подарками, благодаря за всё то, что сделал для них он и сын его Данила. Новости-то среди деревенского люда разносятся быстрее птичьего полёта, в одном месте только ещё подумали мысль, а в другой деревне уж и услыхали, подхватили, и пошла она гулять по белу свету...

Малиновый закат позолотил верхушки лиственниц и кедров, протянул длинные тени по дороге, бегущей мимо избы, упал прохладой на травы – тяжёлые, густые и тёмные, по-осеннему терпкие и горькие, уже потерявшие былую сочность и упругость и склонившиеся к земле в глубоком поклоне, благодаря её за прошедшее лето, прощаясь. Листва готовилась опадать, чтобы укрыть всё пышным ковром. На тайгу опускались сумерки. Завели, несмотря на то, что вышел их срок, свои ночные рулады сверчки и цикады. На небесной тверди рассыпались горстью белые, бледные звёзды – сухощавые и строгие, как лики святых...

Спустя несколько дней вернулся домой, на горельник, Аким, привезя с собою благословение от своего духовного отца, старца Алипия. После свадьбы Данилы и Дарьи Аким уходил из жизни мирской в монастырь, чтобы отныне посвятить себя одному лишь служению Богу и молитве за весь мир. Данила встретил новость с тишиной на сердце, принимая решение отца, как послушный и любящий сын, как бы ни тяжко было для него расставание. Оставалось чуть менее двух месяцев до этого события, и Данила хотел, чтобы время это...

- Вот что, - сказала наутро Агафья, когда мужики поднялись после сна, и собрались у стола, - Мы тут ужо с Аксиньюшкой побаяли, покуда вы спали. Она оглядела Акима, Данилу и Матвея, протирающих глаза, и продолжила. - Мы домой нынче поедем, ужо изба там без нас, небось, зачахла, истосковалась. Дак Аксиньюшка-то с нами отправится. Поживёт покамест у нас. Опосля видно будет, что да как. У вас тута народ без конца ходит, туды-сюды, туды-сюды. Никакого спокою. А у нас-то тишь да гладь, никого окромя нас с дедом нетути...