Душевные рассказы от Анны Медь

Она похоронила мужа, выстояла одна, подняла хозяйство... а потом соседка открыла рот. Одна сплетня. Всего одна. И вот уже продавщица смотрит с жалостью, фельдшер жмёт руку: «Держись». Все вокруг что-то знают, а ты не понимаешь - в чем дело. Светлана могла смолчать. Но она вышла перед всем селом и спросила в лицо: «За что вы меня так?» То, что она услышала в ответ, изменило всё. *** Земля в то утро пахла остро, тревожно, как перед большой бедой или перед большой переменой. Я вышла затемно, потому что коровы ждать не станут, им все равно, что у тебя на душе камень или праздник...

Корова моя, Зорька, умирала третий день. Лежала она в хлеву на соломе, вытянув шею, и глаза ее, всегда такие теплые, влажные, материнские, теперь стекленели, подергивались мутной пленкой. Я сидела рядом, гладила ее по боку, по этому огромному, еще теплому животу, который столько лет кормил меня и моих детей, и не могла плакать. Слезы куда-то делись. Высохли, что ли, за эти годы вдовства, выгорели, как выгорает трава на косогоре в засушливое лето. Муж мой, Петр, помер пять лет назад. Упал с лесов на стройке в райцентре - и все...

Анатолий Сергеевич тяжело опустился на кухонный стул. В квартире было непривычно тихо, так бывает после похорон, когда все расходятся, а ты вдруг понимаешь, что отныне будешь один. Нины больше нет. Больше тридцати лет вместе - и вот… - Пап, - дочка Лена поставила перед ним чашку с чаем и села напротив. - Тебе надо поесть что-нибудь. Он покачал головой: - Не хочется. За окном уже темнело. Ноябрь в этом году выдался особенно промозглым и сумрачным. - Пап, я хотела тебе сказать... - Лена подняла взгляд, и Анатолий Сергеевич увидел в ее глазах странную решимость...

Стою я у окна, смотрю в темноту осеннюю, а за спиной Николай ходит по комнате, собирает вещи свои в сумку старую, брезентовую. Ходит и молчит, только сапоги скрипят по половицам. Я тоже молчу-что скажешь, когда человек уходит, когда двадцать три года жизни общей перечеркивает одним махом? Видела я, как он к этой продавщице из соседнего села повадился ездить, Лизку зовут, смазливая такая, волосы крашеные светлые, губы алые. Сперва думала-померещилось, нет, не может быть. Потом уж точно узнала от людей добрых...

Мать писала мне длинные письма каждую неделю. Писала о зарядивших дождях, о том, что недавно не стало Пелагеи Ивановны, которая чуть-чуть только не дожила до Покрова, об урожае картошки и беде с капустой. И в каждом письме между строк проступало главное: «Приезжай, дочка. Поговорить надо». Я же постоянно находила разные причины, чтобы отложить поездку, юлила как могла. Потому что знала, о чем разговор будет. О том же, о чем и всегда. О том, что мне пятьдесят стукнуло, а я все как девушка молодая верчусь, что волосы крашу, что на каблуках хожу, что в кафе с подружками по субботам сиживаю...