Рассказы

Мне было шесть, когда всё пошло наперекосяк. Не как в кино — без соплей и криков. Просто вечер, липкий, как малиновый сироп, с запахом травы и земли. Я сидела на крыльце, ковыряла дырку в сандалии, а Вера — я звала её мамой, другого не знала — скребла картошку. Нож в её руках чиркал, кожура шлёпалась в ведро, а я трещала про всякую ерунду. Про то, как облака похожи на вату, которую тётя Нина продаёт на рынке. Или про кошку соседскую, что пялится, будто я ей должна. — Лен, — вдруг говорит она, и голос у неё хрустит, как щепка...

Небо было затянуто облаками, и Маша, ссутулившись от ветра, побрела по грязной улочке к дому, который никогда не был для неё родным. Её ботинки хлюпали в лужах, в воздухе пахло мокрым асфальтом и чем-то кислым, как будто внутри ждали ссоры. На кухне грохотал голос отчима — низкое рычание, от которого у неё скрутило живот. Её мать, как всегда, была тенью — присутствовала, но молчала, теребя пальцами потрёпанный край кухонного полотенца. Маше был двадцать один год, но она чувствовала себя старше, как будто годы были вырезаны из неё тупым ножом...

Снег хрустел под ногами — злой, как битое стекло. Лидия, кутаясь в старое пальто, шла домой, и ветер лез ей под воротник, будто хотел укусить. За что — непонятно. Просто мстил. Она остановилась, задрала голову. Небо — чёрное, как грязное масло. Звёзды — дрожат, мигают, будто кто-то там пытается подать знак, а она забыла, как такие знаки читать. Или просто уже не верит, что они — для неё. Ей давно перевалило за шестьдесят, но в такие ночи Лидия чувствовала себя чужой. Не старой — потерянной. Как девчонка, оказавшаяся одна в незнакомом городе...

Вечерний город был мокрым и неуютным. Сырость пробиралась под одежду, дождь стучал по зонту, словно чего-то требовал. Маша стояла на остановке, прижимая к себе потрёпанную сумку с оторванной молнией. Пальцы мёрзли, волосы прилипли к щекам, в горле першило — от ветра, от недосказанности, от всего сразу. Никита — её парень — стоял рядом, уткнувшись в телефон. Иногда хмыкал. Наверное, смотрел мемы. — Маш, ты чего? — спросил он, не отрывая взгляда от экрана. Потом всё-таки поднял глаза: — Пойдём в кафе? Там хоть тепло...

Я всегда верила в свою подругу. Наверное, даже больше, чем в себя. Аню я знала всю жизнь. Мы вместе росли на одной улице, сидели за одной партой, мечтали о больших городах, красивой любви и правильной взрослой жизни. Когда я встретила Сашу, свою первую настоящую любовь, Аня была рядом. Она радовалась за меня. Или я так тогда думала. Мы были как одна семья: я, Саша и Аня. Она помогала с выбором свадебного платья, таскала тяжелые коробки на новоселье, спасала нас с мужем, когда мы ссорились из-за пустяков...

— Зачем оделась так вульгарно? — спросила Иннеса Викторовна, глядя на пятно от чая, что расплылось по скатерти. Ее пальцы, узловатые от времени, теребили край салфетки, сминая его в комок, будто это могло стереть раздражение, копившееся с утра. Илона стояла у окна, обхватив себя руками. На ней было платье — красное, короткое, с вырезом, от которого щеки Иннесы Викторовны багровели каждый раз, когда она его видела. Илона купила его в тот день, когда Максим впервые ушел. Тогда она стояла в магазине, смотрела на себя в зеркало и думала: «Пусть увидит, что теряет»...