#CоциологияAsIs

#CоциологияAsIs Партнеры рубрики: Платформа, Низгораев, СЕАС Фокус, Russian Field | Социология Публичная социология постсоветского пространства за пределами РФ пока развита крайне слабо – российские исследователи интересуются этим направлением фрагментарно, собственные социологические службы ряда стран также крайне неохотно делятся информацией, их общее состояние также сильно различается по уровню. Но, как можем, компенсируем этот пробел. Недавно ЦСП «Платформа» вместе с агентством «ОнИн» выпустила серию докладов, посвященных отношению к новой волне миграции из России – Выпуск 1 и Выпуск 2.   Затем были опубликованы данные нашего партнера по рубрике #СоциологияAsIs международного сетевого объединения социологов-волонтеров САЕАС «Фокус», посвящённые образу лидеров сопредельных государств –  часть 1, часть 2, часть 3.  📌 Публикуем диалог генерального директора ЦСП «Платформа» Алексея Фирсова с командой САЕАС «ФОКУС».

#СоциологияAsIs Продолжим нашу рубрику ярким текстом известного социолога Дмитрия Рогозина (РАНХиГС) об идентичности в профессии. Самые яростные споры, непреходящие обиды, зудящие раздражения в кругу социологов раз за разом возникают вокруг предметной области. Социологи – это мы, не они. Они – шарлатаны, горлопаны, недоучки. Мы знаем, какой может быть социология. Тут возможны приставки – полевой, прикладной, теоретической или академической, – не суть. Важнее то, что те другие, не мы, самый бестактным образом претендуют на нашу социологию, пытаются что-то сказать, заявить своё право. А право у них нет никакого, поскольку они – не мы. Возьмем опросные региональные компании, усердно и прилежно выполняющие заказы внешних субъектов, определяющих свою профессиональную идентичность через качественное исполнение того, что от них требуют. – Мы – полевые социологи, – пытаются сказать там, где получается, дозволительно, где дают сказать. – Какие же вы социологи? На что вы опираетесь, на заказчиков? Какую теорию вы развиваете? – Нам и не нужна теория, наша социология прикладная! – Прикладывайте прикладное к прикладному и не замахивайтесь на социологию. Это я весьма мягко диалог реконструировал. Пожёстче будет с обеих сторон, со слюнями, кулаками, искаженными раздражением лицами. Исключений нет. Или перейдем к профессору, вещающему с кафедры, автору научных статей и книжек: – Начнем с того, что социология не имеет никакого отношения к опросам общественного мнения. Только в русском языке можно сформулировать сочетание "социологический опрос", ни на каком другом языке этого сделать не получится. И в ответ слышится, с раздражением, прищуром, избыточным слюноотделением: – Социологии ты толком не знаешь, я имею в виду знание предметных концепций или теорий среднего уровня, не знаешь нашего ремесла. Так что прекрати обычный трёп и учи матчасть. Не суйся в предметную область, в которой ничего не смыслишь. – Примитивный ты господин, видящий только то, что стандартно для либералов, никакой субъектности ни в ком, кроме либералов не понимающий. Мямля ты, а не учёный. И в сторону, уже другим, своим: – Типичный манипулятор и псевдосоциолог. Интересно, что этот малоизвестный ранее персонаж появился очень вовремя. Чего с ним говорить, банить и делать своё дело, социологическое. О чём бы ни затевали разговор отечественные социологи, в конце видим перепалку о том, кто есть социолог. Никто не задумается о предмете, не определит границы познания. Социология – это то, чем мы занимаемся, а кто не с нами, тот не социолог. Вот и весь расклад отечественной предметной дислексии, или расстройства определения своих занятий. Последние установливаются как признаки предельной всеобщности, которая перекидывается с предмета на объект, затем на субъект знания: – То, чем я знаимаюсь, с кем занимаюсь, определяет мою профессиональную идентичность. Это и есть настоящая социология. Предметная дислексия наших социологов – это не черта характера, а профессиональное заболевание, связанное с тем, что все вменяемые различения заимствуются извне, а невменяемые доморощенные распространяются на всю совокупность знания, определять которое необходимости нет. Всё определено по праву участия. Думать тут нечего. Мы – социологи. Они – шарлатаны, горлопаны и недоучки. (Ссылка на канал автора - https://t.me/nizgoraev2)

#СоциологияAsIs Коллеги из САЕАС «Фокус» вновь поднимают мучительный для социологов вопрос: растет число отказов при проведении телефонных интервью. Люди не хотят отвечать на вопросы социологических служб. Из-за чего им все сложнее зарабатывать деньги. Несправедливо. К тому же клиенты – как не уверяют их в обратном – получают результаты со все более смещенной выборкой в сторону той группы, которая еще готова общаться с интервьюерами. А это люди с особым психологическим складом. Базовая проблема роста отказников – невозможность толком объяснить, почему человек должен тратить время на процедуру, смысл которой ему неясен. Если такой аргумент удается найти и очень четко сформулировать в самом начале, опрос начинает идти. Так или иначе, мы будем дрейфовать в сторону панельных опросов, когда респонденты получают гонорар за ответы. Здесь есть риски избыточной профессионализации, но по сумме плюсов и минусов этот вариант честнее и понятней. Но еще важнее избавляться от ощущения, что социология и опросы – это нечто почти тождественное. Понимание взаимосвязей различных социальных атрибутов и их носителей – то, чем занимается эта профессия. Рождаются ключевые выводы из процесса мышления, для которого опросы – один из видов сырья. Но в аспекте диагностирования проблемы материал коллег очень точен. Также проблему неответов поднимали наши партнёры: низгораев и Russian Field.

#CоциологияAsIs Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев. Позиция Алексея Фирсова Несколько барьеров, которые встречают социологические исследования при попадании в медийную среду. Журналистка в целом ориентирована на количественные данные, они гораздо удобнее при подготовке материалов. Суть социологии сводится в таком случае к опросам. Цифра – это информационный повод и возможность быстрой подготовки текста: в лид выносится ключевой показатель, затем еще несколько дополнительных, несколько комментариев, статья готова. Качественные данные гораздо сложнее в обработке. От журналиста требуется погружение в материал, чтение большого объема текста. Как правило, он не находит здесь стандартного информационного повода, который определяет новизну материала, зато сталкивается с проблемой достоверности, со стыком практики и теории. Он находится в ловушке правил «журналистики факта» – кажется, что цифрам верить можно, а вот интерпретациям, наблюдениям – это уже под вопросом, а тем более, прогностическим выводам. Но это не претензия. Журналисты, действительно, находятся под прессингом дедлайнов. А социологи часто не умеют компактно, убедительно и медийно донести свои инсайты. К сожалению, ушел формат больших журналов, когда на подготовку материала полагалось от недели до месяца. Но и опросная индустрия сталкивается с проблемами. С развитием онлайн инструментов, панельных опросов возник профицит замеров. Они стали существенно дешевле, их стало много. Журналист путается в брендах опросных компаний, у него нет понимания, какая из методик более релевантна. В итоге они стали надоедать: что рядовому читателю с того, что 60% респондентов думают так, а 40% – иначе. Экзистенциально у него от этого ничего не меняется. Думаю, что в текущей структуре медийного поля проблема не имеет решения. Втиснуться в узкое горло текущих СМИ социология не сможет. Ловить медийность приходится на хайпе или случайных удачах, когда тема чем-то зацепила редакцию. В идею как-то обучить журналистов, увлечь исследованиями я не верю, зная, как устроена редакционная работа. Выход, скорее всего, в прямой дистрибьюции – через тг-каналы, рассылки и так далее. Но для этого надо менять формат большинства отчетов, в первую очередь, язык описания. Как и в классические времена, социолог должен быть немного литератором.

#CоциологияAsIs Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев. Социология и медиа Продолжая рубрику, приведем две позиции относительно взаимодействия социологов с медиа. Что мешает социологии стать более публичной? Позиция Дмитрия Рогозина Опросы общественного мнения в мире накрепко спаяны с медиа группами. Спайка журналистов и социологов неразрывна, искать заказчиков среди крупных издательств – привычно и ожидаемо. У нас вроде не так. Ни «Коммерсант», ни тем более «Комсомольская правда», «Ведомости» или «Российская газета» ничего заказывать не будут. Зачем заботить себя опросами, когда опросная повестка давно сформирована и упакована в уютные пресс-релизы? Сами принесут, без заказа. Новостная лента скоротечна. Времени нет. Но так было не всегда. В 1960-х крупнейшим заказчиком опросов выступала «Комсомольская правда». Под руководством Грушина тогда проведено столько всего, что и сегодня зависть берёт. А в 1990-е активность читателей толкала на совместные проекты с социологами даже такие издания, как «Литературная газета» или «Крокодил». Везде находилось место для материала, не свалившегося с чужой головы. Многое изготавливалось самостоятельно, эксклюзивно, свободно, под свою аудиторию. Можно было бы сказать, нет самостоятельной повестки у современной журналистики, нет и заказа на опросы. Но полагаю, дело в другом. Скорее нет нацеленности на диалог, а значит, нет необходимости в собеседнике. Отклики читателей трансформировались в ругань и брань, отсылки к публикациям коллег – в плагиат, а запрос к социологам – в ожидание того, что всплывет в пресс-релизах к очередной дате или скандалу. Вот и вся журналистика. За что любить такую? Хотя равное относится и к социологии. Журналистам набили оскомину сварливые читатели, социологам – слишком разборчивые респонденты. Не до них. И дело не в подавленной свободе, а в отсутствии даже интенции к диалогу. Хотя откуда взяться диалогу, когда нет свободы.

#СоциологияAsIs Партнеры рубрики: Russian Field, СоциоДиггер, САЕАС Фокус, Низгораев. Стоимость жизни как социологическая категория  Сама постановка вопроса создает подозрение в цинизме. С моральной точки зрения жизнь человека бесценна и не является рыночным товаром. Попытка мыслить о ней в денежном эквиваленте встречает психологическое сопротивление. Если жизнь не поддается измерению, то зачем вешать ценник? При этом процедура такой оценки неизбежно происходит. Её проводят страховые компании, частные военные корпорации, законодатели, экономисты. Фактически фундаментальный вопрос распадается на несколько. Какова средняя цена, за которую человек готов рисковать своей жизнью – например, идти добровольцем на фронт из материальных соображений? Какая сумма воспринимается обществом приличной, чтобы компенсировать смерть человека на производстве по вине компании? Какой ориентир задают страховщики, чтобы предложить сделку по страхованию жизни? И так далее.  Если создать таблицу, сопоставляющую подходы различных социальных и культурных групп, мы получим полезный материал. Стоимость человеческой жизни может быть одним из показателей оценки качества жизни (не единственным!). Чем выше стоимость жизни, тем больше ценится человек, тем больше развито общество. Сразу отметим, что не стоит абсолютизировать показатель. Оценка может не учитывать исторический путь страны, культурные, в том числе, религиозные отличия, а также зависеть от половозрастных, географических и статусных особенностей человека. Но все-таки, если жизнь человека – не товар, то как рассчитывать стоимость?  Поскольку единой формулы расчета нет, оценка варьируется в зависимости от подхода.  Стоимость жизни может оцениваться по размеру человеческого капитала (знаний, навыков, активности на рынке труда, уровня доходов). Поэтому при оценке ущерба от смерти человека рассчитываются выгоды общества, которые оно может приобрести, если сохранит жизнь или здоровье человека с определенным набором социально-экономических характеристик. Такой подход кажется неполноценным, так как фокусируется лишь на трудовой деятельности человека. Компромиссным кажется подход субъективной оценки стоимости жизни, то есть готовности платить за повышение качества жизни. Такая оценка зачастую служит ориентиром для страховых компаний: позволяет рассчитывать стоимость услуг и справедливый размер выплат для клиентов. Например, по оценкам Сбербанка , мужчины оценивают свою жизнь в 1,5 раза дороже, чем женщины. Та же тенденция (оценивать свою жизнь дороже) свойственна для молодых людей с высшим образованием. Коллеги из Финансового университета усредняют показатель: для россиян справедливый размер компенсации в связи с гибелью человека равен примерно 5,2 млн руб. Однако самим исследователям кажется, что цифра должна быть примерно в 10 раз больше. Теперь обозначим несколько гипотез. Что еще может влиять на субъективную оценку стоимости жизни, кроме ресурсов, которыми обладает человек или которые были вложены в него?  Культурный контекст – есть общества, которые культивируют ценность индивидуального, и есть – коллективного. В первом случае стоимость жизни возрастает. Россия относится ко второй группе. Вообще признание жизни самоценностью свойственно далеко не каждой культурной группе: в античности или средние века смеялись бы над этой версией. Для древнего грека, например, доблесть существенно выше физического бытия.  Горизонт планирования будущего. Чем дальше горизонт, тем выше оценка, поскольку ожидания создают дополнительную ценность.  Плотность социальных связей. Это еще Дюркгейм отметил: в католических сообществах процент самоубийств существенно ниже, чем в протестантских. Он объяснял это не особенностями веры, а тем, что католики живут в более тесных сообществах.  Определить место России в этой системе координат – задача будущих исследований.  Текст подготовили Дарья Дубинина, Алексей Фирсов