Интервью с писателями

Д.Ц.: Ваши романы подобны сложному часовому механизму, где все детали идеально пригнаны друг к другу. Как вы продумываете и создаете книгу? В.Н.: «Продумывать» — неправильное слово. Замысел приходит как внезапное озарение. А вот следующая стадия весьма изнурительна. В 1920-е и в начале 1930-х, когда я жил в берлинских меблированных комнатах (на Мотцштрассе, Пас­сауер­штрассе, Леопольдштрассе, Несторштрассе и многих других улицах), я окунал перо в чернила — перья приходилось менять через день, —...

МК: Ваша новая книга — «Гипноз для Марии». Это замечательная идея: чтобы стать счастливым, достаточно сменить установку. Но на это всегда есть возражение: есть обстоятельства, которые доказывают, что не все в мире — просто установка и не более. Обстоятельства, которые не зависят от нас. Что делать с этими обстоятельствами, которые не позволяют сменить установку и стать счастливым? Вы пишете о смертельной болезни, которая для вдумчивой жертвы является не более чем убеждением. Но сколько людей умерли...

«... – Рвусь всем разумением и всеми помыслами сердца моего побывать у Толстого, у нашего дорогого старика. Но каждый раз волна неизъяснимого страха отбрасывает меня, и я опускаю руки и говорю себе: "не смею". Я боюсь его. Ну, что я скажу ему? О чем спрошу? Он все знает. Глянет – и уж насквозь видит тебя. Вот это-то и страшно! Предстанешь перед ним весь как есть... Нет, я еще не готов к этому! Помню, один только раз я его мельком видел, когда он всходил на палубу парохода, и этот образ, светлый лучистый, с тихой улыбкой мудреца, остался самым отрадным воспоминанием в моей жизни...

А.М.: День русского языка отмечается в день рождения А.С. Пушкина. Кто для вас Пушкин? «Наше все»? Или это нуждается в пересмотре? Д.Б.: Двадцатый век с одной стороны материал более актуальный, я многое помню – просто потому что давно живу. С Окуджавой я просто был знаком. Я знал людей, которые знали Горького, я знал людей, которые считали себя друзьями Пастернака. Это для меня ближе. А XIX век нуждается в более радикальном переосмыслении, на которое у меня просто не было храбрости. Для того, чтобы...

О.Т.: После публикации «Лолиты» в Америке в 1958 году ваши слава и состояние выросли почти внезапно, словно грибы, — от высокой репутации среди литературных cognoscenti (ит.: ценители), которой вы пользовались более тридцати лет, до шумного одобрения и брани по адресу всемирно известного автора сенсационного бестселлера. После такого cause célèbre (фр.: громкое дело) вы когда-нибудь жалели, что написали «Лолиту»? В.Н.: Напротив, я содрогаюсь теперь при воспоминании, что были моменты в 1950-м, потом в 1951 году, когда я чуть не сжег черный дневничок Гумберта...

Г.: - Была ли у вас заранее своего рода схема, на которой вы построили все это? Т: Всю эту гигантскую сагу? О, я построил весь этот мифологический мир задолго до того, как написал «Хоббита» и «Властелина колец». Он внедрился в повествование сам — так же, кстати, как и «Хоббит» – «Хоббит» ведь на самом деле вовсе не задумывался как предыстория «Властелина колец», но как только он оказался в пространстве выдуманного мной мира, он оказался вовлечен и в происходящие там события. Г.: - То есть в действительности ваши персонажи и ваша история, а не вы, ответственны за создание всего этого? Т...