Сильные моменты

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №7 «Жерминаль» Эмиля Золя – знаменитый роман про бедствия французских шахтёров. Для перевозки грузов внутри шахт использовали лошадей. Естественно, животные с трудом привыкали к работе под землёй. Один из сильных моментов в романе – спуск новой лошади… «Между тем у подъёмной машины продолжалась работа; сигнальный молот ударил четыре раза, – спускали лошадь. Это всегда вызывало волнение, так как порою случалось, что перепуганное животное опускалось уже мёртвым. Наверху опутанная сетями лошадь отчаянно билась, но как только она чувствовала, что почва уходит из-под ног, она как бы застывала и цепенела; ни малейший трепет не пробегал у неё по коже, глаза оставались широко раскрытыми и неподвижными. На этот раз лошадь была слишком велика и не помещалась в подъёмнике; пришлось поместить её над клетью, пригнув голову и прикрутив набок. Из предосторожности спуск замедлили; он продолжался минуты три. Волнение внизу всё возрастало. В чём дело? Неужели её так и оставят висеть в этом мраке? Наконец лошадь появилась, совершенно окаменелая; остановившиеся глаза её были расширены от ужаса. Это была гнедая кобыла, без малого трёх лет, по кличке Труба. – Осторожнее! – крикнул старый Мук, которому поручено было принять лошадь. – Снимайте её, только пока ещё не развязывайте. Вскоре Трубу, как тушу, уложили на чугунные плиты. Она не шевелилась и, казалось, всё ещё не могла оправиться от кошмарного видения этой тёмной, нескончаемой ямы, от гулкого шума и грохота, раздававшихся в обширном помещении приёмочной. Когда её начали развязывать, к ней подошла Боевая, которую только что распрягли; вытянув шею, она стала обнюхивать свою новую подругу, спущенную в шахту с поверхности земли. Рабочие расступились и шутили: «Ну, что! Хорошо от неё пахнет?» Но Боевая, казалось, не слышала насмешек. Ею овладело волнение. Она вдыхала дивный запах свежего воздуха, забытый запах солнца и травы и вдруг звучно, ликующе заржала, – но в этом послышалось умилённое рыдание. Казалось, вновь прибывшая несла ей привет; то было веяние радости из былого мира, скорбь темничного коня, которому суждено вновь подняться на землю только мёртвым.» Ещё из "Жерминаля" здесь.

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №6 "Тихий Дон", М.Д. Шолохов. Грандиозный роман, полный ярких эпизодов. Вот, например, случайная встреча Григория Мелехова и Степана Астахова на фронтах Первой мировой. Они не только соперники, но и сослуживцы. Что победит — личная вражда или армейское братство? «И особенно выпукло вспомнил Григорий, лежа на чёрной плешине холма, случай, столкнувший его с лютым врагом — Степаном Астаховым. Это было, когда 12-й полк сняли с фронта и кинули в Восточную Пруссию. <…> В бою полки понесли поражение. Немцы окружили их, и когда двенадцать сотен, одна за другой, устремились в атаку с целью прорвать сомкнувшееся вражеское кольцо, Григорий увидел, как Степан спрыгнул с убитого под ним вороного коня и закружился волчком. <…> Из-под бугра перебегали звенья немецкой цепи, и Григорий понял: хочет Степан жить — для того рвёт с себя казачьи шаровары, чтобы сойти за солдата — казаков не брали тогда немцы в плен... Подчиняясь сердцу, Григорий крутнул коня и подскакал к кусту, на ходу спрыгнув: — Садись!.. Не забыть Григорию короткого взмаха Степановых глаз. Помог Степану сесть в седло, сам бежал, держась за стремя, рядом с облитым потом конём. <…> В лесу Степан слез с седла, кривясь от боли, кинул поводья, захромал в сторону. Через голенище левого сапога текла кровь, и при каждом шаге, когда наступал на раненую ногу, — из-под отставшей подошвы била вишнево-красная тонкая струя. Степан прислонился к стволу разлапистого дуба, поманил Григория пальцем. Тот подошёл. — Полон сапог натекло крови, — сказал Степан. Григорий молчал, глядел в сторону. — Гришка... как шли мы нынче в наступление... Слышишь, Григорий? — заговорил Степан, ища ввалившимися глазами глаза Григория. — Как шли, я сзади до трёх раз в тебя стрелял... Не привёл Бог убить. Они столкнулись глазами. Из запавших глазниц нестерпимо блестел остро отточенный взгляд Степана. Степан говорил, почти не разжимая стиснутых зубов: — Ты меня от смерти отвёл... Спасибо... А за Аксинью не могу простить. Душа не налегает... Ты меня не неволь, Григорий... — Я не неволю, — ответил тогда Григорий. Они разошлись по-прежнему непримирённые...»

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №5 «На западном фронте без перемен», Э.М. Ремарк Во время боя главный герой и вражеский солдат угодили в воронку от взрыва. В быстрой схватке ГГ убил противника, и это было его первое убийство на войне. Из-за невозможности покинуть яму он сидит много часов около трупа, мучается от сожаления, потихоньку сходит с ума… «Канонада стихла, фронт спокоен, только потрескивают винтовки. Пули ложатся густо, это не беспорядочная стрельба, — обе стороны ведут прицельный огонь. Мне нельзя выходить отсюда. — Я напишу твоей жене, — торопливо говорю я умершему. — Я напишу ей, пусть она узнает об этом от меня. Я скажу ей всё, что говорю тебе. Она не должна терпеть нужду, я буду ей помогать, и твоим родителям, и твоему ребёнку тоже... Его куртка полурасстегнута. Я быстро нахожу бумажник. Но я медлю развернуть его. В нём лежит солдатская книжка с его фамилией. Пока я не знаю его фамилии, я, быть может, ещё забуду его, время сотрёт его образ. А его фамилия — это гвоздь, который будет забит где-то у меня внутри, так что его уж никогда не вытащишь. Она будет обладать властью вновь и вновь вызывать в моей памяти всё случившееся, и оно сможет тогда постоянно возвращаться — и опять вставать передо мной. Не в силах решиться, я держу бумажник в руке. Он падает и раскрывается. Из него выпадает несколько писем и фотографий. Я подбираю их и хочу вложить обратно, но голод, опасность, неопределённость моего положения, часы, проведённые с мертвецом, — все эти гнетущие переживания довели меня до отчаяния. Я хочу ускорить развязку, усугубить мучения и разом покончить с ними. Так человек, у которого нестерпимо болит рука, со всего маху бьёт ею о дерево, — всё равно, будь что будет! С фотографий на меня смотрят женщина и маленькая девочка. Это любительские снимки узкого формата, сделанные на фоне увитой плющом стены. Рядом с ними лежат письма. Вынимаю их и пытаюсь читать. Я почти ничего не понимаю, — почерк неразборчивый, к тому же французский язык я знаю неважно. Но каждое слово, которое мне удаётся перевести, вонзается мне в грудь как пуля, как нож. Мой мозг перенапряжён. Но одно мне всё-таки ясно: я не посмею написать этим людям, хоть и собирался это сделать. Это невозможно. Я ещё раз смотрю на фотографии. Это небогатые люди. Я мог бы посылать им денежные переводы без подписи, — когда-нибудь потом, когда я буду зарабатывать. Я цепляюсь за эту мысль, в ней есть что-то такое, на чём можно хоть ненадолго остановиться. Этот убитый солдат связан и с моей собственной жизнью, поэтому, если я хочу спастись, мне надо сделать и пообещать всё; не задумываясь, клянусь я ему, что посвящу всю свою жизнь только ему и его семье; торопливо, брызжа слюной, я заверяю его в этом, а где-то в глубине души у меня таится надежда, что этим я откуплюсь и что, может быть, мне ещё удастся выбраться отсюда, — мелкая хитрость в расчёте на то, что там, мол, будет видно. И поэтому я раскрываю его солдатскую книжку и медленно читаю: "Жерар Дюваль, печатник". Взяв у покойного карандаш, я записываю на конверте его адрес и потом вдруг поспешно засовываю всё это обратно в его карман. "Я убил печатника Жерара Дюваля. Теперь мне надо стать печатником, — думаю я, уже окончательно запутавшись, — стать печатником, печатником..." На исходе дня сослуживцы находят солдата. «Это наверняка солдаты из наших окопов. Но я не выдаю себя до тех пор, пока не узнаю наших касок. Тогда я окликаю их. Тотчас же я слышу в ответ своё имя: "Пауль! Пауль!" Я окликаю их ещё раз. Это Кат и Альберт. Прихватив с собой плащ-палатку, они отправились искать меня. — Ты ранен? — Нет, нет. Мы сползаем в траншею. Я прошу чего-нибудь поесть и с жадностью набрасываюсь на еду. Мюллер даёт мне сигарету. Я рассказываю в нескольких словах, что со мной произошло. Ведь ничего необычного тут нет; такие случаи нередки. Вся разница в том, что на этот раз атака началась ночью. А вот когда Кат был в России, так там он пролежал однажды двое суток по ту сторону русских позиций, прежде чем ему удалось пробиться к своим. Об убитом печатнике я ничего не говорю.»

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №4 "Унесённые ветром", М. Митчелл: очаровательный диалог Ретта и Скарлетт на благотворительном балу. Через циничные реплики Ретта мы вместе со Скарлетт узнаём, что Юг обречён... " — Только потеряв дорбое имя, понимаешь, какая это обуза, и наконец-то узнаёшь, что такое свобода. — Вы говорите возмутительные вещи! — Возмутительные и правдивые. Если у вас достаточно смелости – или денег – то можно обойтись и без доброго имени. — За деньги всего не купишь. — Это вы где-то услышали. Не верю, что вы сами могли бы придумать такую пошлость. И чего же не купишь за деньги? — Ну, не знаю, наверное, любовь, счастье… — В большинстве случаев это можно купить. А когда нельзя, то покупаешь великолепные заменители и того, и другого. — У вас так много денег, капитан Батлер? — Невежливо задавать такие вопросы, миссис Гамильтон. Вы меня удивляете. Однако мой ответ: да. Для человека, в юности выставленного из отчего дома без гроша в кармане, я весьма преуспел. А торговая блокада вообще сделает меня миллионером. — Не может быть! — Может! Ведь на крушении цивилизации можно сделать столько же денег, сколько на её создании. — Я не совсем понимаю… — Состояния вашей семьи и всех присутствующих здесь, на балу, были сколочены в процессе превращения диких земель в цивилизованные. Это было создание империи. Но на крушении империи можно сделать ещё больше денег. — Какой империи? — Да той самой, в которой мы живём: Южной Конфедерации, Хлопковой Империи. Она же рушится на наших глазах. Лишь глупцы не видят этого и не пользуются этим. Лично я делаю состояние на разрушении. — Вы действительно считаете, что нас победят? — Да. К чему обманывать себя? — Боже, какие неинтересные вещи вы рассказываете, капитан Батлер! Вы можете сказать хоть что-то приятное? — Вам будет приятно, если я скажу, что ваши глаза – это два аквариума с чистейшей водой и золотыми рыбками, и, когда эти рыбки мелькают у поверхности, прямо как сейчас, вы неотразимы?"

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №3 «Тихий Дон» М.A. Шолохов. Роман полон сильных моментов - то есть, запоминающихся, берущих за душу. Вот, например, книга первая кончается очень ярко. В 1915 г. Мелехов, получив отпуск, приезжает домой к родителям и Наталье. Трогательный момент встречи: " К окошкам липли лица, изумлённые его появлением, низко кланялись узнававшие его встречные бабы. У ворот своего база сухощавая черноглазая красавица девка с разбегу с визгом кинулась ему на шею, забилась на груди. Стиснув ладонями её щёки, Григорий приподнял ей голову и узнал Дуняшку. С крыльца хромал Пантелей Прокофьевич, в курене в голос заплакала мать. Григорий левой рукой обнимал отца, правую целовала Дуняшка. Знакомый до боли скрип порожков — и Григорий на крыльце. Постаревшая мать подбежала с живостью девочки, вымочила слезами петлицы шинели и, неотрывно обнимая сына, лепетала что-то своё, несвязное, не передаваемое словами, а в сенцах — цепляясь за дверь, чтобы не упасть, стояла побледневшая Наталья, мучительно улыбаясь, падала, срезанная беглым растерянным взглядом Григория... Ночью Пантелей Прокофьевич, толкая в бок Ильиничну, шептал: — Глянь потихоньку: вместе легли али нет? — Я постелила им на кровати. — А ты глянь, глянь! Ильинична глянула сквозь дверную щель в горницу, вернулась. — Вместе. — Ну, слава Богу! Слава Богу! — закрестился старик, приподнимаясь на локте, всхлипывая."

СИЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ №2 «Идиот», Ф.М. Достоевский Настасья Филипповна Барашкова – сирота, из семьи разорившихся помещиков, в детстве её принял в свой дом богатый сосед – Афанасий Иванович Тоцкий. Когда девочка выросла, Тоцкий сделал её своей любовницей. Через пару лет ради приличия решил выдать её замуж и обставляет это как сделку. Как раз в это время в «высшем свете» появляется князь Мышкин. Он новичок, но быстро и верно составляет свои впечатления о людях, понимает ситуацию и, по доброте душевной желая спасти красавицу от навязанного брака, сам делает ей предложение. На званом вечере происходит сцена… " — Слышишь, князь, — обратилась к нему Настасья Филипповна, — вот как твою невесту мужик торгует. — Он пьян, — сказал князь. — Он вас очень любит. — А не стыдно тебе потом будет, что твоя невеста чуть с Рогожиным не уехала? — Это вы в лихорадке были; вы и теперь в лихорадке, как в бреду. — И не постыдишься, когда потом тебе скажут, что твоя жена у Тоцкого в содержанках жила? — Нет, не постыжусь... Вы не по своей воле у Тоцкого были. — И никогда не попрекнёшь? — Не попрекну. — Ну, смотри, за всю жизнь не ручайся! — Настасья Филипповна, — сказал князь, тихо и как бы с состраданием, — я вам давеча говорил, что за честь приму ваше согласие, и что вы мне честь делаете, а не я вам. Вы на эти слова усмехнулись, и кругом, я слышал, тоже смеялись. Я, может быть, смешно очень выразился и был сам смешон, но мне всё казалось, что я... понимаю в чём честь и уверен, что я правду сказал. Вы сейчас загубить себя хотели, безвозвратно, потому что вы никогда не простили бы себе потом этого: а вы ни в чем не виноваты. Быть не может, чтобы ваша жизнь совсем уже погибла. Что ж такое, что к вам Рогожин пришёл, а Гаврила Ардалионович вас обмануть хотел? Зачем вы беспрестанно про это упоминаете? То, что вы сделали, на то немногие способны, это я вам повторяю, а что вы с Рогожиным ехать хотели, то это вы в болезненном припадке решили. Вы и теперь в припадке, и лучше бы вам идти в постель. Вы завтра же в прачки бы пошли, а не остались бы с Рогожиным. Вы горды, Настасья Филипповна, но, может быть, вы уже до того несчастны, что и действительно виновною себя считаете. За вами нужно много ходить, Настасья Филипповна. Я буду ходить за вами. Я давеча ваш портрет увидал, и точно я знакомое лицо узнал. Мне тотчас показалось, что вы как будто уже звали меня... Я... я вас буду всю жизнь уважать, Настасья Филипповна, — заключил князь, как бы вдруг опомнившись, покраснев и сообразив, пред какими людьми он это говорит. "