Сюрреалистическая фантастика

Зверя за спиной я почувствовала, когда жёлтая лапа кленового листа спланировала в свете фонаря и бесшумно улеглась на асфальт. Она боялась шуршать. Всё боялось, кроме меня. Не потому, что я была такой храброй, просто я не видела, кого мне боятся. Пройти же мне предстояло ещё прилично: через дворы пятиэтажек, через которые шагали дуги изогнувшихся под собственной тяжестью деревьев в несколько охватов, через вагончики (так называли у нас несколько вагонов поездов, приспособленных под жилье) и, наконец, дикое поле, тропа через которое вела к моему дому. Обычно хоть что-то да слышно. В приоткрытом окне свистит чайник, в другом работает телевизор. Наверху, в ветках, шепчет ветер. А сейчас — ничего. Я иду дальше и не слышу своих шагов. Прохожу мимо светящихся окон — в одном цветёт фиолетовым кактус, а у дальней стены выпятилась боком круглая белая печь. На табуретке у печи лежат красные яблоки. В другом окне весь подоконник в книгах, они стоят, прислоненные друг к другу, и что, удивительно, корешками наружу, чтобы прохожие могли их прочитать. На бархатной красной скатерти с кистями стоит круглый аквариум, вместо рыбок в нём плавают две плоские свечки. Тишина окутывает меня, теперь она как бы сверху. Я поднимаю голову и не вижу неба, вернее, звёзд, только бесконечную тьму, в которой утопает взгляд. Тьма движется. Или это мне так кажется. Иду дальше, дохожу до вагончиков. Они стоят квадратом, но не плотно, и между ними можно пройти. Вагончики охраняют огород с уже пустыми и слегка заросшими лохматой осенней травой грядками. Трава неподвижна — уже нет мотыльков и кузнечиков, которые могут её потревожить, на неё падают желтые прямоугольники света из плотно завешанных окон. На занавеске проступает тёмные силуэт алое в горшке. Чуть-чуть пахнет дымом, непонятно откуда. Там, в вагончиках, все в безопасности, все внутри. Их звёрь не тронет, они и не знают о нём. Может быть, они там пьют чай. Пустырь я прохожу, не оборачиваясь. Только здесь приходит ветер, только здесь начинает шелестеть трава, мягко покачиваться бежевыми с серебром метёлками, похожими на звериные хвостики. Мои шаги по утоптанной земле абсолютно бесшумны, и кажется, что меня нет. Зато есть нечто огромное за моей спиной, и существует только оно. Вдали, с невидимым в высоком бурьяне сиденьем. Вдруг качели со слабым скрипом вздрагивают, а вместе с ними вздрагиваю и я, и весь мир. У моей парадной, под козырьком, тихо, только свешиваются ягоды шиповника размером с большое яблоко. В Сновидении часто встречаются такие. Шиповник, хоть и сморщился немного, но лаково блестит в свете подъездной лампы. Я берусь за холодную дверную ручку. Чёрное раздвоенное копыто опускается за моей спиной почти бесшумно, только мои ступни чувствуют удар снизу. Я смотрю на копыто, оно стоит в кустах позади подъездной асфальтовой дорожки. Размером оно с грузовик и обрамлено чёрной шерстью с застрявшими в ней жёлтыми листьями и даже небольшой сосновой веткой. Глядя вверх, я не могу увидеть зверя целиком, так он огромен. Смутно обрисовывается часть гигантского крыла цвета мокрого асфальта, вроде бы изгибается длинная шея. Монстр недвижим. Я смотрю долго, и вскоре с неба начинают лететь снежинки. И тут копыто поднимается, бесшумно уходит вверх, а шея изгибается. И вот уже на меня смотрит огромный жёлтый глаз с узким продольным зрачком. Глаз окружен чёрной шерстью, и, кажется, у зверя есть рога. Мы смотрим друг на друга, потом я открываю дверь парадной, оттуда дышит тепло. В парадной оливко-зелёные стены и серые ступени. Из квартиры на первом этаже слышны звуки телевизионной перестрелки. Может, и не было никакого зверя...

Паук Расскажу-ка я вам сказочку про паука. Далеко-далеко в космосе, а может, совсем рядом, живёт огромный паук, который плетёт всё. Ну, то есть он огромный не в метрах и километрах, а в измерениях, иначе ему нельзя. А плетет он всё, от наших глаз до Млечного пути. И все наши любови и беды, радости и печали сплетены им. Паук плетет и смотрит, что получается. Иногда поправляет. Плетет не только в пространстве, но и во времени. И разные религии сплёл тоже он, по приколу просто. Плетёт он улицы, закаты и рассветы, леса и моря. Ну и смотрит, что получается, конечно. И нас с вами сплел. И текст этот тоже. В общем, вот и сказочке конец, а кто слушал, молодец.

Когда я ложусь спать, то ко мне в комнату приходит хийси, почитать книги. Я не возражаю, ведь в большей степени это и его дом, и, если уж честно, то скорее мы живём в его доме, в его владениях. Ведь, если у вас свой дом, то вы не можете сказать, что вот спальня ваша, а кухня и коридор уже нет? Вот так и у нас, здесь всё принадлежит хийси Карне. Карне — король хийси, один из нескольких десятков. Они как-то ещё делятся по рангам, но я не знаю, как именно, а откинуть одеяло и спросить у читающего в моём кресле хийси боюсь. Он читает все книги, которые я покупаю. Мне кажется, что он знает, что я о нём знаю. Вроде бы Карне на самой верхушке в этой иерархии королей, он приближён к самому Лемпо, как и его брат — Ивий Карне. Ивий Карне жесток, его все боятся, и я рада, что живу не в его владениях. У Карне большие чёрные крылья, он свешивает их через спинку кресла с деревянными ручками, когда он читает, но даже так маховые перья чуть сгибаются, упираясь в мой потёртый, с рисунком из ромбов, красный ковёр. У него длинный тонкий нос, похожий на клюв, на носу сидят круглые сине-лиловые очки. Про волосы я сначала думала, что это что-то типа дредов, но потом сообразила, что это перья, длинные, узкие и мягкие чёрные перья, падающие ему на плечи. Камзол его роскошен — тоже, разумеется, чёрный, бархатный, он украшен лишайником цвета старого серебра, на таком же серебристом поясе висят странные и неуместные, на первый взгляд, вещицы: крохотный игрушечный автомобильчик, шестеренка и круглый бутылёк с непонятным, но светящимся в темноте содержимым. И ещё какие-то колечки, фигурки, вроде бы из белой керамики. Сапоги тоже хороши — высокие, в мелком серебристом узоре, похожем на грибницу, на одном прикреплён значок в виде звезды. Разумеется, все эти подробности я рассмотрела не за один раз, но ведь и хийси приходит ночь за ночью, пропуская их лишь изредка, и, когда это происходит, я начинаю волноваться. Конечно, это глупо, потому что сложно представить нечто, способное причинить вред такому существу. Он появляется из тёмного угла, точно нож в умелой руке, и берёт книгу, лежащую на столе (я стараюсь ту, что он брал предыдущей ночью, оставлять на том же месте, а то мало ли что). Наверное, в этом темном углу есть проход, который люди просто не могут видеть. Ещё, говорят, на голове каждого короля хийси есть корона, но видеть её могут только другие хийси и боги. Он садится в кресло и свешивает крылья через спинку (он достаточно высок, чтобы такое проделать). Начинает листать, находя нужное место, иногда усмехается, и я не всегда понимаю его, потому что не всегда книга, которую он выбрал, смешная. Но я только наблюдаю за ним через полуприкрытые веки или через щёлку в одеяле. Порой он хмурится и задумывается о чем-то, глядя перед собой. Свет ему не нужен, и я вижу, как по-звериному поблёскивают его глаза в полумраке комнаты. Пыльцы его, листающие страницы, когтисты, и эти когти не дают забыть о том, кто сидит в моём кресле. Волосы-перья его чуть серебрятся в ночном свете, глаза зверино поблёскивают за стеклами очков. Мне так о многом хочется его распросить! О том, как устроен мир хийси, и почему он приходит ко мне, и почему улыбается, читая серьёзные или грустные книги. О том, почему люди не видят корону хийси. Но я не решаюсь и всегда засыпаю до того, как он уходит. Наверное, для завтрашней ночи я приготовлю ему сладкий чай и печенье. А на следующую ночь всё же встану и спрошу... Не знаю, о чём. Надеюсь, он не превратит меня в дерево, покрытое человеческой кожей, как это случилось с моим соседом полгода назад, когда он забыл поклониться хийси, правда, то был не Карне и даже, по слухам, не король. Или не заставит мой скелет превратится в пепел, как это проделал Ивий Карне с охотником, забравшимся слишком далеко в его владения.

Цыганский поезд ездит в сумерках, и чаще всего его можно видеть летом и осенью. Поезд тот небольшой, всего два или три вагона — никто толком не знает, сколько их на самом деле. Впрочем, возможно, это разные поезда. Везёт поезд маленький шустрый паровозик, освещающий жёлтыми фарами грядки с морковкой, белённые стволы яблонь, мимо которых он едет, сонные кусты роз, покосившиеся, некогда крашенные зелёной краской и покрытые серым шершавым лишайником скамейки, сосновые шишки, запутавшиеся в густом хвоще, сам хвощ, натянутую на дуги плёнку парников, такую белую в полумраке, со скатывающимися изнутри каплями влаги, что кажется, будто это не парник, а жилище для тумана... Паровозик зелёный, блестящий, по бокам украшен разноцветными бубенчиками и флажками из ткани с вышивкой. Каждый флажок — одна из карт Таро, и они постоянно меняют своё расположение. Говорят, что обитатели поезда предсказывают по ним своё будущее и определяют маршрут. На окнах поезда — красные и оранжевые занавески с кистями, через них то и дело мелькают абажуры с бахромой или медные фонари с сеточкой. Изнутри доносятся звуки гитары и флейты, и иногда кто-то поёт протяжное, и не поймёшь, мужской это голос или женский. Там, внутри, лежат застеленные разноцветными коврами и заваленные пёстрыми подушками пухлые матрасы, стоят маленькие столики, и всегда нальют чаю или кофе с липкой медово-ореховой сладостью. Там ходят смуглые девушки в длинных юбках и опасные черноволосые красавцы, у которых нож быстрее слова. В другом вагоне — коридор, из него ведут комнатки-купе, отгороженные бархатными занавесками, их так много, что непонятно, как они все здесь помещаются. И в каждой — уютное гнёздышко из подушек и одеял, и рядом обязательно маленький книжный шкаф с самыми интересными книгами, а на шкафчике — кружка для чая и чайник. Над гнездом — светильник, в виде плетёного шарика или тканевый. Там можно читать, прислушиваясь, как кто-то перебирает гитарные струны в соседнем купе, но ты так и не найдёшь, в каком именно... Иногда поезд останавливается в чьём-нибудь саду, и тогда расстилаются ковры, разжигается костёр и тёмные силуэты скользят по дощатым стенам садовых домиков. И тем, кто спит в этих домиказ, снятся гитары и музыка, и тихие гнёзда с книгами, где так славно покачиваться в такт поезду и читать то, что было написано во сне.