Элегия об Абанде[Жан Дибуа-Кэррол]

Бездыханное тело Жанны рухнуло на сцену. В её мёртвом лице не осталось ничего, кроме бессмысленного существования. Глаза закатились, а кожа постепенно начинала принимать бледный, почти мраморный оттенок. Жан изо всех сил зажмурил глаза. На миг ему показалось, что всё это — сон. Но нет. Он отомстил. Его жажда, его воля, его свобода — наконец утолились сполна. Прищурившись, он открыл глаза, перевернулся на живот и, тяжело поднимаясь, в бреду прошептал: — Бог умер в моей матери. Бог умер в её глазах, когда они закатились...

Он, тяжело дыша, повернулся к Жанне. Сознание заплыло пеленой — он не видел ни публику, ни зал, ничего, кроме ненависти. Яркая, пылающая ненависть, сросшаяся с безумием, говорила в нём. Он закашлялся, горло пронзила резкая боль, но это не помешало ему почти шёпотом выдавить: — Я знаю… вы все умрёте. Ты, лупоглазая тварь, стоящая здесь, дышащая, живущая, — ты бездонная пустота, ошибка. Твоё жалкое бытие приносит лишь мерзость. Тебя никто не спрашивал, хочешь ли ты существовать — а ты существуешь, как гнусное животное...

Дверь так и осталась приоткрытой. В комнате, залитой солнечным светом, лежал труп его матери. Вокруг — кровь, стены забрызганы уже тёмными, засохшими каплями. Всё это дублировалось в отражении грязного зеркала, на которое совсем недавно брызнула алая струя. Жан, захлопнув входную дверь, огляделся. Пустая улица. Перед ним, за пустырём, тянулся парк, пройдя через который можно было выйти к университету. Слева стояли трущобы, бедные дома с облупленными стенами. Почти вплотную к ним примыкала церковь, ничем не выделяющаяся на фоне убогого квартала...

Ясное солнце показалось из-за горизонта, ещё не до конца освещая улицы и дома парижан. Сегодня Жан Дибуа проснулся позже, чем обычно. По утрам у него всегда было скверное, пессимистичное настроение, но сегодня оно оказалось ещё более подавленным — из-за вчерашнего. По утрам мать всегда проверяла почту, но в тот миг, когда Жан встал, он не услышал привычной возни. Видимо, мать ещё не проснулась или не вернулась, подумал он. В его голове смутно пробегали воспоминания прошедшего дня. Тело болело: вчерашний удар его ученика был сильным и увесистым...

Жан Дибуа удивился: пред ним стоял Франсуа собственной персоной. Жан примерно знал, что этот подлец живёт где-то в особняках — и ему, казалось бы, нечего делать в таком бедном районе, у дома Дибуа-Кэррола. Жан не остановился. Он, прихрамывая, пошёл по еле заметной тропинке, по которой, кроме него и соседа Жирона, никто не ходил. Расстояние между ними сокращалось. Жан не хотел смотреть на того хулигана, что стоял перед ним, и, поравнявшись с ним, почувствовал странную тревогу. Он не знал, чего именно боится...

«Часто мы становимся теми, на кого никогда не хотели быть похожими — на тех, кого не понимали, кого считали глупыми, кого даже ненавидели, пусть и без оснований». Сегодня, в разгар осени, когда последние листья с деревьев опадали, из дома номер 11 вышел прихрамывая человек. Жан Дибоа-Кэррол, около тридцати лет, слегка хромал, был весь неуверенный, помятый, в больших очках — шел по улице. Было ещё очень рано. Он никогда не был высоким. Коренастый, напротив — ниже среднего роста, с неприятно большими...