Семейные радости

В Теплояровске любили разное лето: мальчишки — громкие ливни, чтоб гонять бумажные кораблики по ливнёвке; продавщицы из «Гастронома» — духоту, когда мороженое тает и уходит нарасхват; а пенсионер Валерий Степанович Суетин — те июльские дни, когда солнце будто ленится и ложится набок, подёргивая тёплый асфальт маревом. В такие вечера он раскрывал на подоконнике старую газету, раскладывал семена анютиных глазок и починял часы. Часы были его стихией — настенные, наручные, каминные, кому-то бабушкины «Победы», кому-то венгерские «Кишкерта»...

Гавриловский посёлок, растянувшийся вдоль реки Жердянки на три неприметные улицы, каждую весну жил в ожидании клубники. К началу июня у лавки Симоновых обычно появлялись первые ящики с алыми ягодами из соседнего района, и воздух, смешавшись с запахом свежей краски на лодочных веслах, делался почти праздничным. Но последних два года клубника в посёлке была редким гостем: транспорт ходил нерегулярно, а когда всё-таки добирался, цена за килограмм пугала больше первого грома. Люди смирились, а дети...

Когда июньское солнце поднялось над Орехово-Заречным, полукрошечным городком, где трамваи гудели так лениво, будто стыдились будить голубей, Евгений Ковырялов открыл дверь старого «Хозмага». Магазин этот достался ему по наследству от дядьки Семёна — человека, который, казалось, умел починить даже то, чего не существовало. Три года после смерти дядьки магазин стоял с заколоченными ставнями: внутри пахло пылью, машинным маслом и минувшими разговорами о гвоздях, шайбах и «вот такой пружинке, деточка, без неё никак»...

В Староосинске — городке на сто с небольшим улиц, затерянном между еловыми сопками и гудящими линиями дальнего лесоповала, — когда-то была своя железная дорога. Рельсы тянулись всего на двадцать километров до станции Узловая, где принимают лес, керамзит и редкие посылки почтой. По ветке ходил один дизель-паровичок «Ласточка», раскрашенный в небесно-белый цвет с узкой синей полосой по бокам. Поезда больше не стало семнадцать лет назад, когда опустел рудник: шпалы сгнили, на насыпь потянулись лозы шиповника, а люди привыкли ездить в райцентр автобусом-пазиком, скрипящим на каждом повороте...

На главной площади Полевого Луга, куда с четырёх сторон сходились пыльные улицы с одноэтажными домами, стоял массивный самовар-памятник. Его выковали ещё в конце семидесятых на местной сельхозмашзаводе по инициативе тогдашнего директора — любителя громких жестов. Со временем завод закрыли, директор уехал к сыну в областной центр, а самовар остался: тяжёлый, медный, покрытый позеленевшими потёками, но удивительно тёплый на солнце. Каждое утро он отражал первые лучи, и казалось — внутри действительно кипит вода и кто-то невидимый собирается разлить чай по кружкам...

В посёлке Новые Поля, что приткнулся у самого края республики, жизнь текла неспешно, как весенний ручей — журча, с поворотами, с привычным шумом, но без бурь. Люди жили по-тихому: по утрам вели коров на выгон, днём пили чай в тенистых дворах, а по вечерам слушали, как шуршит трава под ногами котов. Магазин «Рассвет» закрывался в 18:00, потому что продавщица Марина «не видит смысла сидеть дольше», автобус ходил дважды в день — утром туда, вечером обратно, и каждый точно знал, кто в какой день поедет «в центр»...