Истории о ней

Она строила тюрьму из подозрений, даже не заметив, что заперла себя в одиночестве. — Ты просто посмотри на неё! — голос Лизы срывался, пальцы с такой силой впились в край стола, что побелели костяшки. — Она же специально каждое фото размещает так, чтобы ты точно увидел! Максим медленно поставил чашку с кофе. В его глазах читалась не вина, а усталая, приевшаяся резина. — Лиза, это просто фото однокурсницы. Ей тридцать семь лет, у неё трое детей. Я поставил лайк. Всё. — Всё? — она фыркнула, и этот звук прозвучал противно даже для неё самой...

— Не надо себя жалеть. Не надо. Я просто... не могу подняться. Я слышала, как мой голос дрожит, но не могла его контролировать. Он звучал хрипло и чуждо, будто доносился из другого конца длинного, пустого коридора. Я лежала на холодном паркете в гостиной, встать не было сил. Казалось, гравитация увеличилась в десять раз, приковав меня к этому месту. Я чувствовала каждую щепку дерева сквозь тонкую ткань блузки. Холод просачивался внутрь, но эта боль была единственным, что подтверждало: я еще жива...

Часть 1 — Ты знал? — мой голос прозвучал хрипло и неестественно, разрывая тягучую, звенящую тишину, что висела в гостиной с того момента, как закрылась дверь. — Ты хоть что-то подозревал? Алексей сидел в кресле, его лицо было застывшей маской. Он медленно поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидела такую потерянность, что на миг сердце сжалось. — Нет, — он прошептал, и это слово прозвучало как выдох человека, выбившегося из сил. — Клянусь тебе, нет. Я… я не знал. — Но как?! — сорвалось у меня, и голос задрожал, предательски выдавая всю боль, что поднималась комом в горле...

Тихий стук в дверь в тот вечер принес в наш дом не прошлое, а чужое будущее. — Прости, — Алексей вошел в прихожую и повесил пиджак на вешалку так небрежно, как будто это было самое трудное дело за день. — Совещание затянулось. Опять эти отчеты по кварталу… Я кивнула, хотя он уже прошел на кухню и не видел этого жеста. В воздухе между нами все еще висело невысказанное, тяжелое, как свинец. Три дня молчания. Три дня, когда я засыпала, повернувшись к стене, и чувствовала, как он ворочается с боку на бок, стараясь не задеть меня...

— Три года. Всего три года, и ты получишь всё, что прописано в контракте. А пока — твоя роль безупречна. Как твое новое платье. Голос Виктора был ровным, без единой эмоциональной ноты. Он поправил галстук, глядя на меня не как на живую женщину, а как на удачно подобранный элемент интерьера своего пентхауса. Я стояла посреди гостиной, где всё — от дизайнерского дивана до абстрактной картины на стене — кричало о деньгах и безупречном вкусе. И о полном отсутствии души. — Я понимаю, — ответила я, и мой собственный голос прозвучал для меня чужим...

— Опять эти макароны? — брезгливо ковыряет вилкой в тарелке Сергей. Я молча смотрю, как он отодвигает тарелку. В горле стоит ком, и я сглатываю его вместе с обидой. Эти макароны с тушёнкой я покупала по акции, специально выждав день, когда скидки в «Перекрёстке» были максимальными. Отложила на них деньги из той сотни рублей, что сэкономила, пройдя пешком три остановки до дома. Ноги тогда горели в старых ботинках, на которые я уже второй год копила, но всё откладывала — сначала на летний лагерь для дочки, потом на его новый костюм...