Рассказы

«В связи с неблагоприятными погодными условиями наш борт произведет посадку на запасном аэродроме». Эту фразу Рахиль Марковна смогла понять. Предыдущие две были на китайском и плохом английском. Хотя Рахиль Марковна прожила сорок лет в Америке, английский она так толком и не выучила. Да и зачем он на Брайтон бич? Там все говорят на рунглише, причудливой смеси русского и английского, приправленной одесским диалектом. К тому же в свои шестьдесят с лишним лет она уже не очень хорошо слышала. Летела Рахиль Марковна на встречу со своим сыном Аркадием, которого никогда не видела...

В черно-белом холле новомодной клиники Ольга ожидала своего приема. Она терпеть не могла опаздывать и всегда приходила загодя. Хотя нет, более 20 лет назад на первое свидание ее будущий муж пришел раньше. Ольга чуть улыбнулась, вспоминая, какой Вадим был замерзший, с пунцовыми ушами и носом: простоял 40 минут на ноябрьском ветру в тонком пальто. Он подарил ей тогда белые хризантемы, каждая — размером с футбольный мяч, купленные на половину стипендии. А она в попытке согреть обмотала его голову до самого носа собственноручно связаным шарфом...

Если бы мне довелось появиться на свет снова, я бы выбрала родиться маленькой ракушкой. Однажды волна поднимет её из глубины океана и понесёт к берегу. Там она будет лежать, наполовину скрытая в песке. Волна станет приходить и уходить, ласкать, отшлифовывать острые края и зазубрины и нашёптывать ей свои тайны. Однажды какой-нибудь молодой человек, назовём его Аурелий, будет бесцельно брести по берегу. Взгляд его привлечёт маленькая ракушка. Он наклонится, вытащит её из песка, проведёт пальцем...

Карл де Игри рос особенным ребёнком. Он не смеялся там, где смеялись окружающие, и не плакал, где все рыдали. Эмоций у маленького баронета попросту не было. Ему было куда интереснее читать книги о войнах прошлого в пыльной библиотеке отцовского замка, чем участвовать в забавах с другими детьми. Отец Карла, барон де Игри, вином и дворовыми девками был занят куда больше, чем «мрачным маленьким ублюдком». Мать, умершую от лихорадки, баронет почти не помнил. В десять лет папаша сбагрил сына в королевскую военную школу и зажил себе припеваючи...

Слёзы капали на письмо и размывали буквы. Вера нежно прикасалась к бумаге, размазывала чернила и шептала: «Мамочка, любимая, забери меня отсюда. Мамочка… Мамочка, помоги, забери меня отсюда. Мамочка, родная моя, помоги». Вокруг ног крутился щенок неясной породы. Чувствуя настроение хозяйки, сочувственно поднимал на нее влажные глаза, и, поскуливая, жалел её, жалел. Вера вытирала ладонью слёзы, а они всё текли и текли, мешая читать дальше. Да ей это и не требовалось. Она знала письмо наизусть...

Регина пришла в себя. Ее глаза были все еще закрыты, но она уже видела очертания комнаты. Пока не могла сказать, где находится, в какой квартире или доме, сегодня или вчера, а может, в далеком будущем. Она как будто плавала в неопределенности, как в барабане стиральной машины или в маточных водах – такой себе эмбрион, подключенный к материнской системе жизнеобеспечения и еще не отделившийся от нее. И вдруг Регина поняла: это произошло. Понимание пришло мгновенно. Оно пронзило ее остротой...