Мифы

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. После того как тепло и свет обрели своё место, и Сварог увидел, как Хорс и Дажьбог наполнили мир сиянием и благодатью, воздух в Яви всё ещё стоял тяжёлый и неподвижный. Небо было ясным, поля залиты мягким теплом, камни напитаны светом, но сама Явь не дышала...

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. Яркое солнце ходило по кругу, даря миру день, но его благодать не проливалась на землю. Мир освещался, но жизнь под ним почти не пробудилась: едва тлели редкие жухлые стебли, не бегал ни один зверь — некому было согреться в лучах...

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. После грома и дождя Явь озарилась новой силой, но свет в ней всё ещё блуждал без хозяина. День сменял ночь, но ни солнца, ни звёзд ещё не было на небосклоне. Утро настигало мир без ясного светила, день был лишь рассеянным сиянием без лица, а ночь — негустой тенью без луны и звёзд...

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. Явь пробудилась, но ещё была тиха. Воздух стоял недвижно, воды лежали зеркальной гладью, и огонь дрожал лишь в глубинах мирового сердца. Всё уже существовало — земля и небо, свет и тень, тепло и холод, — но не хватало движения, не хватало голоса самой Яви...

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. Когда Изначалье было ещё недрогнувшей тишиной, без намерения, без времени и различий, внутри него скрывалась Эйтрэ — не как существо, не как мысль, но как напряжённость, что не знала, чего ждёт...

Иногда мир затихал, и в этой тишине Дариус чувствовал, как нечто древнее, не принадлежащее времени, касается его разума. Видения вспыхивали, не спрашивая разрешения — не как сон, а как память, которой у него не могло быть. Он не знал, откуда это — но знал: то, что открывается ему, старше звёзд, глубже времени. Сварог стоял в напряжении, вплетённый в суть Изначалья, ощущая, как его замысел зреет, но ещё не оформлен. Внутри него всё звучало ритмами — эхом тех вибраций, что исходили от Ирванов. Он знал,...