Цикл рассказов о любви и предательстве

Начало истории здесь Всего лишь месяц прошел с того дня, как Роман переехал к Анне. Месяц, а ему уже казалось, что пролетел год. Длинный, утомительный и безрадостный. Сидя одиноко на краю чужой кровати в гостевой спальне, он подпер голову руками и смотрел в окно на темнеющее небо. Начинать новую жизнь в шестьдесят семь лет оказалось куда сложнее, чем он предполагал. Тогда, в пьянящей эйфории после встречи одноклассников, ему казалось, что они с Анной просто сложат свои одиночества, как два полена в костёр, и вместе им станет тепло...

Павел проснулся от того, что виски его гудели, будто в них завелся рой разъяренных пчел. Он с трудом открыл глаза, и в памяти всплыли обрывки вчерашнего праздника. Восемнадцатилетие дочери… Единственной, любимой. Дом был полон гостей — собралась вся родня: мать, теща, двоюродные братья и сестры, а также самые близкие друзья. Шумно, весело, тесно. К такому случаю он еще неделю назад выпросил у брата дефицитную заграничную видеокамеру — настоящую редкость в то время. Хотел заснять все самые важные моменты торжества: тосты, улыбки, поздравления...

Больничная палата была белой и тихой. Белые стены, белые простыни, белый свет из окна, за которым медленно кружились редкие снежинки. Лежа на койке после операции, Нина предавалась воспоминаниям. Мысли текли медленно, как капельница над ее изголовьем. Вот она, восемнадцатилетняя, только что приехавшая в Москву из глухой деревни. Сразу после школы — на стройку, по лимиту, маляром. Морозные рассветы, застывающая на кистях краска, леденящий ветер на недостроенных этажах. Но зато была надежда — когда-нибудь получить свою, московскую квартиру...

Для моего второго мужа музыка была родной стихией. В звуках аккордов и мелодий он чувствовал себя как рыба в воде. Гитарные струны повиновались ему, как собственные пальцы, аккордеон плакал и смеялся под его руками. Ему стоило один раз, мельком, услышать незнакомую мелодию — и вот, она уже лилась из-под его пальцев, живая и узнаваемая. Помню наши вечера. Мы садились вместе: он с гитарой, я за пианино, и разучивали самбу. Это было наше общее пространство, мир из шести струн и восьмидесяти восьми клавиш, где мы понимали друг друга без слов...

Он не был поэтом. Но в тот день, в день моего пятидесятилетнего юбилея, душа его запела. И слова, простые, искренние, сами сложились в рифму. Он вручил мне листок, на котором было написано наше счастье. Много в голове роится мыслей, Много добрых чувств в душе моей Оттого, что Королеву мою Ольгу С каждым днём люблю сильнее и нежней. Нашему союзу было тогда всего четыре года — молодой, но уже окрепший союз. Мы оба, опаленные предыдущими токсичными браками, шли навстречу друг другу осторожно, как по минному полю, боясь повторить ошибки...

Мой второй муж жил у меня примаком. Это странное, устаревшее слово — «примак». В старину так называли мужа, который приходил жить в дом к жене, в её семью, на её землю. Сегодня оно звучит почти оскорбительно, но в нашем случае оказалось удивительно точным. Казалось бы, ну какой же из него примак? У него было целых три крыши над головой. Квартира, полученная за годы военной службы, где остались его первая жена, две дочери и внучка. Загородный дом. Двушка, в которой жили его мать и младший брат. Но своего угла он, по сути, не имел...