В созведии Медузы, тексты

По мосту цокали копыта. Комиссар приподнялся на локте и увидел, что мимо него проезжает карета, запряженная тройкой гнедых лошадей. Ее сопровождал казачий эскорт. Рослые воины сидели на холеных конях – двое спереди, и двое позади кареты. На боках у них болтались сабли, а за спинами висели винтовки с примкнутыми штыками. На козлах восседал кучер в овчинном тулупе. Кортеж поравнялся с комиссаром, и в окне кареты проплыл профиль старой важной дамы с вздернутым носом, затененный вуалеткой. В облике дамы,...

Путь в небеса Комиссар возился с замком. У лестницы было темно, и он подсвечивал себе карманным фонариком. Замок был старый, заржавелый, и к тому же столь допотопной конструкции, что его смог бы открыть и младенец. И все-таки он не поддавался. Но вот послышался тихий щелчок. Комиссар приподнял дужку замка, аккуратно снял его с ушек и, протянув руку сквозь прутья решетки, опустил на ступеньку бетонной лестницы. Затем выпрямился и медленно, очень медленно потянул решетку на себя. Он старался действовать бесшумно...

– Что-то поздненько ты сегодня заявился, комиссар, – заметила Люба, открывая Конфеткину дверь и впуская его в прихожую. – Никак, взялся за новое дело? Комиссар не счел нужным отвечать на шпильку сестры. Он молча проследовал к вешалке, снял пальто, шляпу и зашел в туалет. Комиссар крепко наделся на то, что, выйдя из туалета, найдёт прихожую свободной от присутствия этой зануды. Но он просчитался: она все ещё торчала тут. – Лучше б ты уроки делал, – заявила сестра. – По алгебре неуд – а он и в ус не дует! Конфеткин вяло махнул рукой – мол, алгебра никуда не убежит...

Вам, конечно, невозможно объяснить, как счастливо мы жили втроем! И какое горе нас потом постигло! Дай Бог вам никогда этого и не узнать… Василий Никитич обхватил голову руками, и из его груди вырвался тяжкий вздох. – Да-а… – протянул он. – Оленька очень любила свою мать и, когда она умерла… Он неожиданно всхлипнул и утер глаза ладонью. Некоторое время Василий Никитич боролся с накатившими слезами. – Простите, – сказал он осевшим голосом. – В общем, детская психика моей дочери не выдержала и надломилась…...

Было коло шести часов вечера, когда комиссар вышел из «Незнайки». Уже сгустились сумерки и становилось темно – город почти что не освещался, поскольку в стране разразился очередной политический кризис, и властям было уже не до уличных фонарей. Конфеткин бесшумной тенью скользил за мужчиной и его дочерью, по пятам которых унылым белым пятном трусила собака. В какой-то мере, темнота была комиссару на руку, ибо позволяла оставаться ему незамеченным. Он шел за этой странной троицей уже добрых десять минут...