— Ты разрушила нашу семью! — зарыдал муж, разбивая вазу моей бабушки кулаком

— Мам, смотри! — Маша тыкала пальцем в экран планшета. — Папа в телефоне! Света вздрогнула, просыпаясь от оцепенения. На экране сиял залитый солнцем пляж. Андрей в новеньких плавках и с непривычно светлой стрижкой стоял, обняв за плечи улыбающуюся женщину в широкополой шляпе. Подпись: "Отдыхаем душой! С любимой!" Соседка тетя Лида из третьего подъезда лайкнула фото первая. Катя вырвала планшет у сестры, швырнула его на диван. — Я знала! У него другая! Он нам изменял! — Не кричи, — автоматически сказала Света...

— Опять эти крошки! — Его тень накрыла ее у плиты. Он подцепил носком тапочка упавшую на пол крупинку гречки. — Опять бардак! Ты специально что ли? Света молча наклонилась, подобрала крупинку. Рука дрожала. Каша на плите начала подгорать, запахло горелым. — Сейчас вытру. — Не сейчас, а немедленно! — он рванул полотенце с ее рук, швырнул на пол. — Ты вообще меня слышишь? Или я для тебя пустое место? — Я слышу, — прошептала она, глядя на его налитые кровью глаза. — Всегда слышу. Из детской донеслись приглушенные звуки музыки...

— Что это? — его голос пронзил тишину в спальне. Света обернулась. Он стоял в дверях, держа в руках потрёпанный блокнот в бархатном переплёте. Катин дневник. Она забыла убрать его после вечерних уроков. — Отдай, Андрей. Это не твоё. — В моём доме всё моё, — он уже листал страницы, глаза бегали по строчкам. Лицо его медленно каменело. — "Ненавижу его… монстр… хочу, чтобы он исчез…" — он зачитал вслух, и каждый звук падал, как камень. — Это про меня? Твоя дочь… мой ребёнок… пишет, что ненавидит меня? — Ты же сам всё сделал для этого, — вырвалось у Светы...

— Ты что это тут устроила? — его тень упала на нее, пока она вытирала пол. На паркете лежал смятый фантик. — Это что? Света медленно выпрямилась. Поясница ныла. — Конфета. Одна. Дети поделили. — Я же сказал: никакого мусора! — он размазал фантик по полу ботинком. — Убирай. И чтобы больше этого не было. Понятно? — Понятно, — она сгребла бумажку в совок, чувствуя, как горчит во рту. В субботу он объявил: — Сегодня генеральная. Разбираем шкафы. Всё старое — выбросить. Он вывалил на пол вещи, сортировал их с холодным усердием...

— Ты купила им эту гадость? — его голос прозвучал как щелчок бича. Он стоял на пороге кухни, указывая на половинки ярко-розовых зефирок в руках у детей. — Это же чистая химия! Ящик сахара! Ты специально что ли? Девочки замерли, испуганно прижимая сладости к груди. Света медленно вытерла руки о полотенце. — Один раз. Они просили. — Они просят прыгнуть с крыши — тоже разрешишь? — он шагнул вперед, выхватил зефирку у Маши. Девочка всхлипнула. — Выбросить! Немедленно! — Папа, ну пожалуйста! — взмолилась Катя...

— Ты разрушила нашу семью! — Андрей зарыдал, и это был не плач, а хриплый, животный вой. Его кулак со свистом рассекал воздух и обрушился на хрустальную вазу — ту самую, бабушкину, с резными виноградными гроздьями. Грохот был оглушительным. Тысячи острых осколков, словно слезы, брызнули во все стороны, зацокав о паркет. — Десять лет! Все к черту! Вся жизнь! Света отпрянула, прикрывая лицо ладонями. Мелкие осколки впились в босые ступни, заставив вскрикнуть от внезапной колющей боли. В воздухе висела...