Про Донбасс

Самым ярким доказательством моего с детства плохого художественного вкуса в литературе является Выготским засвидетельствованный факт, что есть дети, каким не нравится крыловский Муравей, и нравится его же Стрекоза. Так вот я точно помню, что был на стороне Муравья. Понятно, почему. Я с войны рос без отца, а мать воспитала меня пай-мальчиком. Я даже должен был приложить самовоспитательные усилия, чтоб научиться ругаться матом естественно, чтоб залезать девушкам, куда формально не положено. А тут – нравоучительная басня...

СССР пал, не сумев переключиться с индустриальной эпохи на постиндустриальную, с НТР во главе. (НТР – научно-техническая революция.) Одна из тёток моей жены, талантливый инженер, говорила пренебрежительно к окружению: дали б инженерам – мы б всё сделали. Исключением были ядерная энергия и космос, без которых страна б вообще не осталась на карте мира. Из-за это, в частности, победивший либерализм, заимел лишний повод считать Россию страной-ошибкой. А российские либералы в глубине души считали не вписывающихся в рынок недолюдьми...

Меня, конечно, в край занесло… – Ну что поделаешь – живой человек… Я так закоренел о обиде на учёных, занимающихся искусством, за их бойкот (а теперь и извращение добавилось) теории художественности по Выготскому, что другую теорию, Натева, о функции искусства понимал распространяющейся только на неприкладное искусство, рождённое подсознательным идеалом, т.е. выражающее ЧТО-ТО, словами невыразимое, ибо не дано сознанию автора. Потому, мол, так, чтоб подчеркнуть в функции искусства как испытания именно сокровенного такие черты, как непосредственность и непринуждённость испытания...

…обсуждать военные стихи, если они меня не тронули? – Один раз, помнится, разрешил себе и даже был опубликован. Но то был не первый разбор этого поэта, и предыдущие его стихи меня плакать заставляли. Беря очередной на разбор, я ожидал, что и этот меня растрогает, ан не вышло. И я оказался морально правым. А сейчас не тот случай. Я просто решил почитать стихи. Марины Волковой они оказались. Ну и не трогали. Один (ну я его испугался: человеком верующим оказался лирический герой, а я – атеист). Другой (пронзил меня названием: «У Бога все живы»...

Чем закончится эта война? Как любовь поймать, невозможно, как увидеть жизнь – до дна. Вообще-то, это за короткое время второй случай, когда я себе позволил говорить, извините, стихами. Я с отрочества знаю, что я – рифмоплёт, и что это – плохо. И никогда до этого всерьёз не опускался, кроме как вот здесь, на канале, когда кто-нибудь в рифму и с ритмом меня хаял почём зря. Но первый срыв это был взволновавший меня вальс. Я его десятки лет не слышал. А знал. И со мной всегда так: очень давно, с молодости, не слышанная музыка обязательно исторгает из меня невольные слёзы...

Владимир Пушкарев (Якут Алданский) Я не уйду «Убит»! Да жив я, не дождётесь. «Убит»! Да нет, я не убит. «Убит»! Да что вы так орёте? От крика голова болит. . «Он дышит»! Понял, слава Богу. «Он дышит»! Вот опять орёт. «Он дышит»! Да не трогай ногу! Её мне как огнём печёт. . «Несите»! Снова разорался. «Несите»! Как же он орёт. «Несите»! Ты куда собрался? Да не ногами же вперёд! . «Уходит»! Стало легче вроде. «Уходит»! Я себе лежу. «Уходит»! Он не мне выходит? Ведь я пока что не хожу. . «Дыши»! На грудь мне нажимают...