Семейные узлы

Когда Антон позвонил мне через полгода после развода и сказал: «Лена, я знаю про дом твоих родителей. По закону половина моя», у меня подкосились ноги. Я стояла на кухне, помешивая борщ, и телефон чуть не выскользнул из рук. — Ты что несёшь? — прошептала я. — Читай семейный кодекс, дорогая. Всё имущество, приобретенное в браке, делится пополам. А дом твоих родителей был оформлен на тебя в две тысячи двадцать втором. Мы тогда еще были женаты. В трубке послышались короткие гудки. Антон повесил трубку, оставив меня наедине с холодным ужасом...

Я стояла перед дверью бабушкиной квартиры уже минут пять. Ключ в руках, а войти не могу. Три дня назад похоронили — все еще не верится, что ее больше нет. — Аннушка, деточка! — соседка тетя Рая выглядывает из своей двери. — Держись, милая. Валентина Михайловна была человеком золотым. — Спасибо, тетя Рая. Сейчас разберу всё, буду решать что с квартирой делать. — Ты если что — стучи, не стесняйся. Я же знаю, как тебя бабуля любила. Поворачиваю ключ. Запах сразу накрывает — духи "Белая сирень" и что-то еще...

Когда-то я любила их. А теперь представляю, с каким бы удовольствием вычеркнула бы их телефонные номера из памяти. Нет, не потому что я злая. Не потому что мстительная. А потому что устала. Есть в жизни такая стадия, когда ты вроде и не враг никому… но, по-хорошему, и не друг. Особенно — родне. Слишком много лет они жили не своей, а моей жизнью. Советы, намёки, осуждение за спиной. А я? Молчала. Глотала. Думала — мы же семья. И вот… сижу. Чай пью на кухне. Вечер. Дети спят. Муж где-то в телефоне...

Утром я мыла пол. Чистила плитку щёткой — в ванной, в туалете, на кухне. А вечером уже стояла у плиты: варила борщ, лепила сырники, готовила селёдку под шубой — тётя любит с луком, но чтобы без запаха. — Мы на пару деньков, не переживай, — сказал дядя Саша, когда втаскивал в прихожую третий чемодан. — Тётке надо сменить обстановку, — добавил он, шмыгнув носом. — Ей воздух нужен. Спокойствие. Их внук Мишка уже сидел за рабочим столом и с интересом изучал мой ноутбук. А кот Вован, жирный и подозрительно лысеющий, уже устроился на моей подушке...

Телефон лежит на столе и молчит уже три дня. Я специально убрала звук — сначала поставила на вибрацию, потом и её отключила. Теперь он просто лежит. Чёрный прямоугольник с потухшим экраном, который раньше был центром моей вселенной. Вчера мама писала в WhatsApp: "Доченька, возьми трубку, мне нужно тебе рассказать про тётю Валю". Я смотрю на это сообщение и чувствую, как внутри что-то сжимается. Не сердце — нет, с сердцем всё в порядке. Сжимается что-то другое. Терпение, наверное. Или желание быть хорошей дочерью...

Тишина в комнате была оглушительной. Такой... плотной. Можно было резать ножом. Тётя Аня сидела в своём любимом кресле — том самом, потёртом, но удобном, где она провела последние десять лет после смерти дяди Пети. Руки сложены на коленях. Взгляд спокойный, но решительный. А мы... Мы просто не могли поверить в то, что только что услышали. — Участок переходит к Николаю Семёновичу, — повторила она негромко, словно понимая, что первый раз мы не поняли. Или не хотели понять. Оля побледнела до синевы...