дубовые бочки, и ульи, и саженцы роз. С Форосского канта, в горячих лучах истончаясь,
стекут к побережью туманы. Под выкрики чаек
погонят на нерест кефальное стадо дельфины,
и стрелки нарциссов пронижут листву и раздвинут.
Фламинго и лебедь покинут камыш мелководья.
Мустангов у Белой скалы выпасают сегодня,
кабан сиганёт по шоссе, и тихоня-косуля
на гребне скалы в объектив обернётся, красуясь...
Хрисиппу ― хохот от вина без меры. Филит же был сражён софизмом "Лжец" ―
у Евбулида, помните? ―
я лгу.
То, что изрёк я, истинно ли?
Ложно? Ему б не руку прижимать ко лбу,
при сильном ветре выходя на площадь,
а груз к подошвам привязать ― настолько
в раздумьях и трудах усох, зачах,
и интеллектом стал, и телом тонок
(λεπτότατος ― напишут о мощах). Сограждане его, островитяне,
захоронили тело под платаном:
“Придавлен камнем, тут лежит Филит,
со свету сжит обманными речами.
Я тайны слов разгадывал...
I
В этом городе каждый патрон
на особом счету. Если найден.
Здесь смертельный посев схоронён
в мелком крошеве рухнувших зданий.
Голубками листочков тетрадь
взрыв размечет: срок жатвы недолог.
На кого матерям уповать?
Рентгенолог. Хирург. Офтальмолог.
Завтра кто-то из сорвиголов
вновь зацепит заржавленный капсюль.
Сколько свежих могил пацанов
между давних могил, ветеранских…
Степь бугристую маки зальют
бурой жижей к девятому мая.
И мальчишки ликуют: «Салют!»
А родные услышат: «Стреляют…» II
В этом городе каждый снаряд
пропахал борозду по живому...
И в ней, войне, винят свою страну. Вчера не праздник был и не парад,
а перелом, начало поворота:
и в контрнаступленье Сталинград
рванул орудиями, чтоб поднять пехоту. Об этом телевизор ни гу-гу,
как будто мы тогда сдались врагу.
И «Сталинград» не выговорит власть —
как будто мы теперь готовы пасть. Зато про бундестаг — ажиотаж,
про слёзы о солдатах не спасённых.
…А в Севастополе вчера нашли блиндаж
времён второй геройской обороны.
Бульдозер вскрыл: тут обновляли парк,
заложенный вокруг мемориала...