Мистические истории

— Ну что, пришла? Ишь, ишь, шёрстку–то как вылизала! Красотка! Юр, смотри, Нюрка пришла! — крикнула выгружающему из машины пожитки мужу Татьяна. Супруги только что вернулись со станции, где закупались провизией, и теперь надо всё разложить по закромам, чтобы не испортилось, отдохнуть, и в огород. Юрий улыбнулся, кивнул, аккуратно поставил на землю сумки с упаковками яиц, мукой, сметаной и молоком, а Татьяна, уперев руки в бока, всё стояла на крыльце, глядя на сидящую перед ней, гордо выпрямившую спинку и играющую кончиком хвоста Нюрку, дворовую, приблудную кошку...

— Ёлки! Живые ёлки! Девушка, купите ёлочку, ну смотрите, какая красавица! — кричала, сидя на складном стульчике, пожилая женщина. В теплых штанах, валенках, пальто и повязанном крест–накрест платке, она то и дело отхлебывала из термоса, стоящего тут же, на снегу, кряхтела, завинчивала крышку, похлопывала себя по бокам и опять принималась зазывать покупателей. У ног торговки теснились вогнанные в березовые обрубки ёлочки, низенькие, разлапистые, колючие. Их темно–зеленая, переходящая в болотный цвет хвоя постепенно накрывалась падающим вот уже битый час снегом, пряча всю красоту...

— Вот бланк, заполните, принесете. А также свидетельство о браке, данные ваших паспортов. Словом, всё, что указано на стенде. Пошлину опять же, не забудьте уплатить. Ольга Андреевна сунула в руки грустной парочке лист бумаги, кивнула на стол в углу. Там уже сидела женщина, писала. Аня взяла бланк, присела на соседний стул. — Ну, что ты тянешь время?! Заполняй, и всё. Мне на работу пора! И что ты меня сюда притащила? Сама не могла закорючки свои поставить? Дел невпроворот, мне еще мебель вывезти надо! Ну еще поплачь, пореви! — зашипел Олег, стараясь пообиднее разговаривать с женой...

Поправив платок и еще раз поклонившись иконе, что, прикрытая воздушной, с легкими колонами беседкой, вспыхивала золотыми изгибами под лучами сентябрьского солнца, Елизавета Андреевна поудобнее взялась за перила и спустилась со ступенек к тротуару. Обернулась. Скульптура старца, огромная по сравнению с маленькой фигуркой женщины, смотрела вслед прихожанке с улыбкой. На фоне красно–белых стен Зачатьевского монастыря каменное изваяние становилось еще более темным, строгим. Но Лиза не боялась. Старец...

— Иван Иванович! — дверь с тихим, похожим на детское «у–а», скрипом отворилась, и показалась голова Егорушки, вихрастая, с волосами цвета спелой пшеницы. — Там опять эта пришла! Мальчонка выпучил глаза и надул щеки, а заодно и выпятил живот. — Кто эта? Говори толком, отвлекаешь меня! Видишь, дел сколько! — Иван Иванович показал на стопки бумаг, почти закрывающие его от посетителей. — Ну, эта… Шмоткина! — Егор, голову включай, нет у нас никакой Шмоткиной! Поди прочь, а то я с вами с ума сойду! — Ой, нет, нет! Перепутал, Тряпкина! Точно, Тряпкина Гэ–Мэ...

– Яша! Вставай, сынок! Нам пора ехать, вставай, птенчик! – Танюша тихонько гладила сына по вспотевшей за ночь, курчавой головке, проводила пальцами по нежным щекам. – Яшенька, пора, милый. Татьяна наклонилась, чтобы поцеловать мальчонку в курносый носик. Яша обхватил мамину шею, крепко–крепко прижал её голову к себе и вдохнул этот аромат. Мама пахла чем–то свежим, тонким и игривым – то ли летним ветром, то ли отголосками цветущего жасмина, то ли брызнувшим оранжевым соком от спелого апельсина. – Мама! А давай никуда–никуда не поедем! А? – Яков открыл глаза...