Преждевременные роды. Экстремально ранние.

Анализ на инфекцию, который запросили в детской больнице, которая представляла опасность для глаз, оказался отрицательным, что исключало наличие одной из паталогий у малыша в дальнейшем. Чем больше я погружалась в изучение проблем глубоко недоношенных деток, тем страшнее было идти дальше. И здесь, на этом распутье, я каждую секунду задавалась вопросом: какой исход событий я ожидаю: смерть младенца, или же жизнь, но невозможность его развития, ввиду слишком раннего срока гестации, и как итог инвалидность: не умение самостоятельно дышать, сидеть, ходить, видеть и что-либо понимать и осознавать...

На следующий день после перевода малыша в детскую больницу нужно было приехать к определённому времени в часы приёма для беседы с лечащим врачом и получения списка необходимых вещей для ребёнка. Поехал мой мужчина. Он долго там пробыл. Я набирала его несколько раз, и писала, но он не отвечал. Когда ничего не можешь сделать, начинаешь сходить с ума от бессилия. Я ходила по коридору института туда и обратно, пока уборщица не остановила меня. Отругала, потребовала взять себя в руки, и прекратить истерику...

После перевода малыша в детскую больницу, мы договорились, что если ребёнок умрет, значит ему так будет лучше. Лучше, чем остаться жить. Это значит, что его состояние не предполагает вылечиться, выжить, выкарабкаться или ещё каким-то чудом не умереть. Мы уговаривали себя, что чтобы не случилось, это к лучшему. В день его транспортировки из роддома моей основной задачей было дождаться звонка из детской больницы и информации о состоянии ребёнка после перемещения. Вечером того же дня пришла педиатр, уточнить, какие у меня есть новости из детской больницы...

Та ночь, после наркоза, была последней, когда я спала. После ухода заведующей началась активная гонка за восстановление и излечение моего организма, как будто беременность нанесла ему непоправимый вред, как если бы я переболела холерой. Я была на послеродовом отделении, куда меня отвезли сразу после родов, мои вещи из дородового позже принес мой мужчина. У меня был новый врач, пожелая тётка, злобная и вредная. Обходы по палатам проводились огромными толпами врачей, со студентами и интернами. Анализ...

Девушка, катившая меня из родового зала, притормозила у поста, и пожилая медсестра стала рассуждать, в какую палату меня лучше определить, ведь "у той" же двойня, шепотом говорила она молодой медсестре. Обсудив, решили везти всё таки в дальнюю, "к той". Отчасти я сообразила, что там, в крайней палате, лежат те, у кого по тем или иным причинам, не сложилось стать мамами. Те женщины, которые остались одни, без деток. Позже стало понятно, что у некоторых из этой дальней палаты, детки всё таки были, но в реанимации...

Я и правда орала. Орала изо всех сил. У меня не было никакого навыка, как правильно тужиться, я не ходила на подготовительные курсы, ведь срок был ещё слишком мал, да и почти всё время, с момента как забеременела, я провела в больницах на сохранении, и смотреть обучающие видео, как правильно рожать на сроке 20 недель, было как-то неуместно. Предыдущие роды закончились выкидышем, и я не знала ничего, что нужно, а что не нужно было делать. Из множества людей, которые стояли рядом, со мной никто не разговаривал, не давал никаких команд и указаний...