Слабая женщина с сильным характером. Повесть

Люба с грустью смотрела на подошедший состав. Они с Виктором стояли в стороне от спешащих к вагонам людей, наблюдая за их посадкой. – Почему вы опять грустите? – спросил Виктор. Но в его взгляде было видно, что он и сам уже не очень рад подошедшему составу. Люба не ответила, просто пожала плечами. Её не радовало даже то, что вагон, в который они сели, оказался почти пустым.  – Да не любят наш состав пассажиры. Долго идёт, да ещё такая поздняя посадка. Купейные вагоны и то пустуют. А уж плацкарт. Садитесь, где вам удобно. Пассажиры будут завтра к полудню, – объясняла им проводница, раздавая постель, – может, чаю хотите, скоро титан нагреется, принести? Чая не хотелось...

Она вошла в здание вокзала. Ноги подкашивались под тяжестью правды, которую она поняла, повидав сына. От обиды на себя, на него, на зря прожитые годы. Любу мучило смешанное незнакомое чувство. Ей казалось, что все внутренности перемолола какая-то дьявольская мясорубка. Словно её сердце, душу, кто-то изрезал на множество кусочков, а теперь быстро перемешивает. От такого острого ощущения в грудной клетке, животе, она чуть согнулась. Вдруг, ей показалось, что какой-то налетевший вихрь, ворвавшийся сюда в зал, закрутил её так, что она, кружась, сейчас разделится на множество мельчайших частей и разлетится в разные стороны...

Состав уверенно стучал по рельсам, приближая спящих людей к концу пути. Проводница принесла Любе ещё два стакана горячего чая. – А вы присядьте, попьём чай вместе, – пригласила Люба проводницу, когда освободилось купе и очередные попутчики вышли на своих станциях, – угощайтесь пирожки мои попробуйте. Меня  Любой зовут. – А я Валя. Ох, Любань, тебе ещё ехать и ехать. Ох, и велика наша страна! Ты же в колонию едешь горемычная? – определила проводница, когда на столике задребезжали пустые стаканы в подстаканниках и обе женщины расслабились от большого количества выпитого горячего чая с пирогами. – Как догадалась? – удивилась Люба, снимая тёплый свитер, – жарко что-то...

Маша, как угадала, приехала к выписке Любы. Они встретились в вестибюле больницы, и та повезла её в областной суд, где слушалось дело Фёдора. Приехали женщины задолго до начала судебного заседания. Через некоторое время, к ним подошёл назначенный Фёдору адвокат. – Вы мать подсудимого? Ну что я могу сказать, при некоторых обстоятельствах, вы понимаете меня, срок можно уменьшить. Но предупреждаю сразу, он идёт по двум статьям. Такса такая, две тысячи баксов за один год. – Я не поняла, Маша, что он говорит, – спросила действительно ничего не понимающая Люба. – Я тебе потом объясню, – ответила Маша и повернулась к адвокату, – у неё нет таких денег...

За окном ещё стояла предрассветная темень, а Люба соскочила с постели, словно какая-то неведомая сила подтолкнула её в спину и заставила резко подняться. Она схватилась за сердце. От острой боли не было возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть. Осторожно спустив ноги с кровати, постаралась принять удобную позу, чтобы очередная горячая спица боли, впившаяся в сердце, ещё раз не пронзила её. Кое-как легла на высоко поднятые подушки. – Господи, спаси и помилуй. Ангел Хранитель, огради моего сыночка от беды. Наставь его на путь истины. Не дай сгинуть зря душе его, – по щекам ручьём полились слёзы, – Господи, прости меня грешную...

Время шло. Пожилые, больные правители страны умирали один за другим. На их место приходили другие, но лучше жизнь на селе не становилась. Наоборот, всё вокруг как-то разом изменилось. Быстро опустел совхоз, закрылась ферма. Разворовали под прикрытием приватизации всё, что можно было унести, продать. Работы не стало. Наступила в совхозе разруха и опустошение. Постепенно спивался и без того любящий выпить народ. Озлобились люди. Так никто ничего из селян не понял, что это за  Перестройка такая и зачем она нужна, если всё развалила. Какая такая свобода? И что с ней делать, когда ни работы, ни продуктов...