Григорий Зиновьев

начало выше... Халфиновскую идею Зиновьев изложил ещё задолго до: «Если бы мне предложили: скажи в одном слове, с чего “это” у тебя началось и что погубило тебя... как большевика я бы ответил: фракционность! А она началась у нас именно на январском пленуме ЦК в 1925 г. <…> Моё и Каменева октябрьское падение было неразрывно связано с нашим “дефективным” ленинизмом <…> Дело в том, что у Сталина был “в крови” подлинный ленинизм <…> Начиная с январского пленума ЦК, зиновьевцы в идейно-политическом отношении катятся уже вниз с громадной быстротой <…> Ленинскую дорогу мы потеряли безнадежно <…> Мы вглядываемся в политическую обстановку, ища… в ней материал против линии ЦК, против Сталина. В ушах у нас звенят уже какие-то другие голоса – голоса чужих классовых сил <…> Самым губительным шагом во всей истории нашей группы был блок с Троцким <…> Ибо раз мы не подчинились XIV съезду, раз мы не имели склонности, желания, решимости вернуться назад в лагерь ленинизма – переход наш в лагерь троцкизма был предопределён, был предрешён, был неминуем» (с. 161, 163-165, 179, 197) На январском пленуме 1925 г. ЦК обсуждал вопрос смещения по итогам «литературной дискуссии» Троцкого с постов. За вывод его из Политбюро выступал Зиновьев, а за снятие лишь с армии – Сталин. Тогда Григорий Евсеевич как бы впервые пошёл против вождя и был побит. Далее на XIV съезде в декабре Зиновьев выступил с содокладом в пику Сталину и был осуждён. На июльском (1926) пленуме ЦК он, упорствуя во грехе, заключил союз с Троцким. Но:   «В первые дни XV съезда происходит разрыв наш с Троцким… съезд требует от нас полного идейного и организационного разоружения; полного отказа от наших контрреволюционных взглядов <…> У нас наступает раздумье <…> Всё сильнее охватывает тяга назад, к “покинутым берегам” партии и большевизма <…> Но мы слишком погрязли в трясине фракционности и слишком далеко ушли от ленинизма идейно <…> Этот разрыв мог бы привести к подлинному возврату в ряды большевизма <…> Что вышло у нас? Мы хотели “уйти от Троцкого”, но не хотели “идти к Сталину”. А это означало на деле: не хотели возвращаться к Ленину. Мы сохранили для себя основу наших антибольшевистских взглядов, хотя формально отреклись от них. И, стало быть, сохранили тот корень, из которого неизбежно должны были вырасти “новые”… антисоветские плоды <...> В 1932 году… страна и партия стояли перед крупными трудностями <…> как же повела себя зиновьевская группа в этот ответственный период? Мы опять и опять не только выступили в роли колеблющихся, но и в роли врагов. Вышло так, что мы стали ядром назревавшего заговора всех “оппозиционных” – на деле уже контрреволюционных – течений: и правых, и левых! <…> в 1932 году, в разгар трудностей, эти оппозиционные группы могли нанести делу социалистического строительства, делу партии, гигантский вред – если бы партия железной рукой не разгромила назревающий заговор раньше, чем он успел окончательно вызреть <…> До составления платформы дело в 1932 году дошло только у одной части правых. Платформа этой правой группы дошла до нас через Стэна <…> Наша вина перед партией заключалась не только в том, что через Стэна мы оказались тогда в известном контакте с одной из самых махровых групп правых… и не только в том, что мы утаивали платформу от партии <…> Формально мы были уличены только в этом. По существу же партия чувствовала, должно быть, что именно мы составляли сердцевину назревавшего… объединения всех антипартийных течений. Она не стала ждать <…> она предпочла нанести удар… раньше, чем они успели сговориться выступить в открытую» (с. 228-230, 254, 272, 280-281) Не важно, что ты сделал или нет. Мог или не мог. Отказался от взглядов в 1927-м или читаешь платформы 1932-го. Ты уже здесь и будешь наказан. И ты это понимаешь, измучен годами и согласен стать частью генеральной чистки. Вот и объяснение внутрипартийных репрессий глазами их участников. Причём с обеих сторон. Жертвы и палачи – не сюда. Они, как факт и возможность, идут сразу и вместе. Тем более, что все прямо это и говорили – Ежов, Зиновьев или Бухарин. О расстрелах все они знали.

начало выше... Поскольку в 1930-е годы война была вот-вот на пороге, то если ты определённо не за Сталина=СССР, значит – против=за Гитлера. Поэтому сидевший в Верхнеуральском зиндане Григорий Евсеевич продолжал мысль: «Кто в силу своей антипартийной позиции политически смыкается с классовыми врагами внутри страны в дни мира, тот и в годину войны станет вольно или невольно пособником внешнему врагу. Такова правда. Такова логика борьбы против партии, в эпоху диктатуры пролетариата, в социалистической стране, окруженной кольцом буржуазных врагов <…> Я вижу теперь до боли ясно, что всякий, кто ломал дисциплину партии, кто шёл против партии, тот резал пролетарскую диктатуру, хотел он того или нет. А… кто пошёл бы против партии в предвоенное время или в годину военной грозы, то доказал бы только одно: что он хочет… зарезать пролетарскую диктатуру. И само собой разумеется, что все меры защиты социалистической революции от таких покушений на нее были бы не только законны, но и элементарно необходимы» (с.108-109) Понимал ли Григорий Евсеевич, что оправдывал и свой привод на плаху? Определённо. Причём именно в таком ключе: нет разницы, был ли ты против или можешь быть против, выступаешь ли сейчас или уже закончил. Факт и возможность уже давно слились. Но мысли Зиновьева точь-в-точь напоминают одну цитату: «Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем, b) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает, а) виновных, b) подо­зрительных и с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других — по-другому, третьих — по-третьему. Страховочным моментом является и то, что люди неизбежно говорят друг о друге и навсегда поселяют друг к другу недоверие (сужу по себе: как я озлился на Радека, который на меня натрепал! а потом и сам пошел по этому пути...). Таким образом, у руководства создается полная гарантия <…> Если бы я был абсолютно уверен, что ты именно так и думаешь, то у меня на душе было бы много спокойнее. Ну, что же! Нужно, так нужно» Это строки из т. н. "предсмертного письма Бухарина" Сталину от 10 декабря 1937 года. Написано оно на года полтора попозже зиновьевских тюремных записок, но является куда более известным. По-моему, аргументация в обеих документах прямо совпадает. Как и образ мысли их авторов, воспринимавших свои жизни как инструмент для партии и вжившихся в эту паранормальную смертельную логику. Сама логика репрессий, как я уже писал, была построена на отрицании различий между фактом и возможностью, а также на постоянном стремлении к монолитности, предполагавшей всё новые отсечения. И здесь нужно вспомнить изложенную И. Халфиным концепцию спасения души партийца. Эта душа могла быть чистой только в лоне ЦК, но когда её порождал смертный грех – фракционность – то начиналась неизлечимая бацилла под названием «несогласие с генеральной линией». Одна ошибка – и ты ошибся, ауф. Или – или. Партия старалась вылечить больного, но он для этого должен был отречься даже от самого себя и всё равно – был навечно под подозрением. Это делало идею покаяния единственно логичной и принципиально невыполнимой одновременно – пример чему и есть записки Зиновьева. Но сама болезнь «приводила» как раз к возможности (а, значит, и факту) выступить против партии и заслуженно получить отпор от неё. продолжение ниже...

ЗНАЛ ЛИ ЗИНОВЬЕВ, ЧТО СТАЛИН ЕГО РАССТРЕЛЯЕТ? Перечитываю сейчас тюремные записки Зиновьева, и лишний раз проследил метаморфозы партийного мышления. Все эти чудовищные самооговоры кажутся нам или плодом сознательности двурушников, или вырванными лишь под ценой репрессий. Этой темы я уже касался: дело не просто было посередине между сознательным и принудительным, оно всё проходило вместе ещё и при участии искреннего. Зиновьевские записки содержат важный сюжет этой извращённой искренности – оправдание репрессий. Общим местом в современной историографии (см. А. В. Шубин) является их объяснение приближающейся войной. Сталин, видя это и имея за спиной опыт Гражданской войны с внутрипартийной борьбой, решил «зачистить» всех нынешних и бывших, реальных и мнимых оппонентов – пятую колонну. В довесок эта зачистка обеспечивала единство самой коммунистической системы, только один извод которой мог быть правильным – сталинский. Следовательно, остальные изводы нужно дискредитировать (см. В. Ю. Сарабеев). Перед лицом будущих битв для партии была важна монолитность, которая ценилась у большевиков сама по себе, и которая постоянно требовала отсечения недостаточно монолитных элементов. Ибо ещё в сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)» сказано, что история партии – история внутренней борьбы, а за 15 лет до этого Зиновьев в своей «Истории РКП(б)» писал про неизбежность всё новых расколов. Борьба за монолитность была бесконечно, новые враги находились всегда. И здесь написанный в 1935-1936 гг. «Заслуженный приговор» Зиновьева раскрыл логику выбора врагов и формулировки их вины в партийном дискурсе. Скажу сразу, что эта логика не просто игнорировала категории «факт» и «возможность». Она не видела между ними никакой разницы. Важно не то, что вы сделали, а что вы могли сделать – сама мысль, а позже и возможность сделать, уже равнялась этому делу. Проследим это в ряде зиновьевских высказываний: «Какою может быть роль обломков оппозиции в том случае, если война буржуазно-фашистских держав против СССР разразится в непродолжительном времени? Я должен прежде всего вернуться к тем временам, когда объединённая троцкистско-зиновьевская оппозиция вела открытую борьбу против партии – ко временам 1926 – 1927 гг. <…> Я вспоминаю знаменитый тезис о Клемансо, выдвинутый Троцким и на деле (хоть и не без оговорок) поддержанный мной. Тезис этот… сводился к тому, что и в случае войны… мы должны бороться за смену партийного руководства и данного состава советского правительства – наподобие того, как это будто бы сделал Клемансо в ходе мировой войны по отношению к неугодной ему фракции французской буржуазии <…> Не к чему теперь подробно распространяться о том, чему равнялась такая проповедь. Ничего, кроме измены социалистическому отечеству, из нее вырасти не могло» (с.100, 102-103 по этому изданию) Что реально писали Зиновьев с Троцким тогда о защите социалистического отечества и Клемансо, видно тут и тут, а пока: «Теперь против СССР готовятся подняться большие фашистско-империалистические армии – Германия, Япония, а может быть и некоторые другие <…> Война против фашизма есть война на стороне СССР и война за СССР есть война против фашизма <…> Да, это будет отечественная война! Это будет война, в которой защищать социалистическое отечество будет весь народ, под руководством рабочего класса и его партии <…> Если, вопреки всем усилиям Советского государства сохранить и упрочить мир, в скором времени пробьет все же час великой отечественной войны – какую роль сыграют, могут сыграть обломки оппозиции? <…> В последний период (1933-1934) я большей частью бывал в общем согласен с иностранной политикой ЦК <…> Но в общем одобряя внешнюю политику ЦК – мы (зиновьевцы) в то же время в своем тесном кругу ставили вопрос так: что же, подлинную проверку… всего “сталинского режима”… принесет, дескать, только война! <…> Нам остаётся только пассивно ждать этой проверки, ибо помочь мы “всё равно” не можем <…> Мы превращаемся в людей, которые своим скептицизмом, своим маловерием, своей “критикой” реально помогают другой стороне» (с.104-106) продолжение ниже...

Лозунг "превратить империалистическую войну в гражданскую" был не только одной из основ большевизма как течения. Эти сформулированные в 1914 году Лениным и Зиновьевым слова в итоге оказали большое влияние на ход мировой истории. Но смогли ли они непосредственно поднять людей на борьбу против насквозь прогнившего строя? И как эта резкая по звуку фраза использовалась в политической пропаганде? Я с удовольствием прочёл освещающую данную тему статью историка-специалиста по Зиновьеву, а также заведующего музеем "Шалаш В. И. Ленина" Вячеслава Самоходкина. Автор осветил использование лозунга "гражданской войны" в речах и писаниях Григория Евсеевича за 1914-1918 годы и пришёл к ряду свежих выводов. И эти выводы несколько расширяют наше представление, застывшее где-то на уровне картинок с идущими по Петрограду стройными рядами пролетариата. Во-первых, выраженные в ленинской статье "Война и российская социал-демократия" слова о превращении империалистической войны в гражданскую были сделаны лозунгом именно Зиновьевым в его работе "Пароль революционной социал-демократии". То есть, Григорий Евсеевич не только шёл по пятам мыслей Ильича, но и не боялся их развивать, проявлять идейную самостоятельность. Во-вторых, при всей резкости и, казалось бы, заведомой проигрышности слов о гражданской войне Зиновьев не боялся применять их в риторике. Почему? Потому, что ясная постановка вопроса об отношении к войне выделяла большевиков из общей массы социал-демократов, помогала обосновать, почему именно они выражают дух теории и волю масс, а не те, кого они называли "социал-шовинистами". А в-третьих, Зиновьев имел весьма развитое политическое чутьё и понимал, что если лозунг "превратить империалистическую войну в гражданскую" хорош в плане теоретических дискуссий внутри социал-демократии, то как средство агитации он имел недостаток. Именно - у народа ассоциации со словом "гражданская война" не очень. Поэтому с 1915 года и далее у Григория Евсеевича чаще был синоним "революционная война", который пусть и означал те же отказ царизму и ПМВ в поддержке, но лучше звучал. Вывод, который я сделал для себя, прочитав свежую статью Вячеслава, будет такой. Много написано про гениальность Ленина, про роль в этом Зиновьева и прочее такое. Но часто провозглашаемые в процессе лозунги отрываются от конкретного момента и начинают жить своей жизнью. И получается потом, что кто-то всегда говорил верные вещи в одной форме, а остальные лишь кивали. Тогда, как стоит посмотреть источники и увидеть, что риторика - вещь изменчивая, а агитация требует навыков посложнее попки-попугая. И, конечно, прикрепляю ссылку на саму статью. Вот она на Киберленинке. Также оставляю выходные данные: Самоходкин В. Н. "Гражданская война - пароль наших дней": понятие "гражданская война" в риторике Григория Зиновьева // Вестник Пермского университета. История. 2024. Т. 67. № 4. С. 128-140. Ежели после прочтения вы будете в Петербурге, то обязательно загляните в "Шалаш"!

«Не меньшую вредительскую и диверсионную работу троцкисты старались развернуть и на железнодорожном транспорте. Эти контрреволюционеры знали, какое огромное значение имеет железнодорожный транспорт в народном хозяйстве. Какие же задачи ставили себе вредители на транспорте? Это видно хотя бы из тех директив, которые давались членами троцкистской организации. Участник контрреволюционной организации Князев получил следующее указание <...> “Лившиц поставил передо мной следующие задачи: 1. Срывать любыми мерами и средствами перевозки важнейших грузов промышленности, особенно руды, угля, металла и воинских грузов. 2. Добиваться максимального вывода из строя паровозов и дезорганизовать работу паровозного парка. 3. Привести путевое хозяйство дороги в состояние, угрожающее безопасности движения <...> Получив от меня согласие на развертывание вредительской работы, Лившиц поставил передо мной ещё одну задачу - подготовить и осуществить ряд диверсионных актов (взрывов, крушений и т.п.), которые бы вызвали большое количество человеческих жертв. Я задал вопрос Лившицу - для какой цели нам нужны такие мероприятия, которые непосредственно направлены против рабочего класса? И на мой вопрос Лившиц ответил: нужно стремиться непосредственно озлоблять население, особенно рабочих и Красную армию, против ВКП(б) и правительства, нужно создавать такое впечатление, что всё плохо, всё рушится и во всём виноват Сталин и Советская власть”...» (Ежов Н. И. От фракционности к открытой контрреволюции. Нарком НКВД свидетельствует. М., 2022. С. 169-170). Характерный памятник эпохи. У нас не просто аварии и несчастные случаи, а диверсии и вредительства. Причём осуществляет их Зло, которое вот прямо так и расписывает своим адептам, что оно Злющее Зло. С целью клевету возвести. Исторический контекст здесь, кстати, был. В 1917 году фабриканты неиронично специально останавливали заводы, а инженеры портили оборудование, дабы рабочим было сложнее их запустить. А про антиреволюционную пропаганду и говорить нечего. Однако, в реалиях 1937-го в том же обвинялись свои советские люди, причём в ситуации, когда таких явлений практически не было. Но здесь интересен не факт, а мораль. Злющее Зло беспричинно и специально нам гадит. Ведь ну не может быть у нас ничего плохого. И наверху всегда виднее - всё хорошее случается только благодаря им, а в плохом они никогда не виноваты. И вообще у всех всё есть, по три машины на семью, зарплаты 250к, я честно это пишу с пустого аккаунта в ВК. А если ты в этом сомневаешься, то ты как минимум глупый, не желаешь видеть Правды. Или просто соучастник Зла, посему - на дыбу. А ведь как-то так и видят всяких недовольных адепты пятнадцатирублёвой темы, не важно - за идею они или по работе. Думаю, тут Ежов нашёл бы о чём поговорить с ними. Перед тем, как взять их по 58-й...

Дочитываю эпохальный труд Ежова. Понимаю, что текст был написан почти 90 лет назад. Но не могу я серьёзно воспринимать документ, где как доказательство приводится слово "дискредитировать". Причём приводится почти в смысле, знакомому ныне многим. Это "дискредитировать" в тексте Ежова играло роль аргумента "это не мы, это нам в штаны подложили". Ещё текст интересен словесным оформлением действий троцкистско-зиновьевской оппозиции. Я уже писал, что она играла роль абсолютного зла. Которое плохое только лишь потому, что оно плохое. И как любое карикатурное зло, оно говорит о себе только как о зле. Буквально в стиле мультика про "Фуфелшмерц пакостин инкорпорейтед". Здравый ум понимает, что живые люди вправду про себя так не говорят, но эпос на то и эпос. Также это оппозиционное зло действовало исключительно сознательно. А какая модель сознательного действия была знакома Ежову и любому партийцу? Правильно, партия. Вот по её образцу, только наизнанку, и построена в тексте оппозиция. У неё есть Центр, который раздаёт Директивы, а активисты исполняют их несмотря ни на что. Реальные факты, равно как и неспособность этой оппозиции даже в годы открытой борьбы создать себе центр в расчёт не берётся. Эпос он не про правду, а про моральное оправдание. В данном случае - проводимых в 1937 году акций.