Кулинарные Рассказы

Есть рецепты, которые остаются с тобой на всю жизнь. Они как наследство: достаются в нужный момент, меняют что-то внутри и становятся больше, чем просто блюда. Этот рецепт был именно таким. Но если бы я знала, что за ним скрывается, возможно, я бы никогда не открыла тетрадь, куда его записала. Оля всегда умела удивлять. Оля могла позвонить поздно ночью и сказать, что у нее есть идея и звала к себе. Иногда она пропасть на несколько недель. А потом внезапно появиться на пороге с пирогами и рассказами о каком-нибудь новом увлечении...

Я помню этот запах. Он окутывал дом, как одеяло в холодный зимний вечер. Бабушкин суп – густой, ароматный, насыщенный – был для нашей семьи не просто блюдом. Это был ритуал. Его варили не спеша, с какой-то особенной любовью, которая чувствовалась в каждой ложке. Но вот что странно: никто из нас так и не смог повторить бабушкин рецепт. Ни мама, ни тётя, ни даже я – несмотря на все старания. И ведь бабушка всегда готовила его при нас. Мы стояли рядом, записывали ингредиенты, старались запомнить каждую мелочь...

Всё началось с обычного запаха. Тёплого, густого, как уютный плед зимой. Я сидела на кухне, смотрела в окно на серый двор, где мальчишки гоняли мяч, и вдруг почувствовала это. Борщ. Но не мой. Запах тянулся из окна соседки Валентины Ивановны, через открытые форточки. Он был вызывающе пряным, даже... дерзким, как будто кто-то в упор спрашивал: "Ну, что, кто тут хозяйка?". А у меня как раз на плите стоял свой борщ, традиционный, с свёклой, перцем и лавровым листом. Сначала я решила не обращать внимания...

Дом пахнет хлебом. Тёплым, румяным, с корочкой, которую так хочется отломить, даже если за это накричат. Когда я был маленьким, этот запах всегда разливался на всю улицу. Соседи знали: если из нашего дома тянет свежей выпечкой, значит, отец работает. Мешает тесто, открывает старый, потрёпанный блокнот, в котором не понять что — то ли каракули, то ли древний рецепт. А потом случилось вот что. Я до сих пор не знаю, почему он это сделал. Отдал дом... ради рецепта теста. Но тогда мне было десять. Десять лет — это возраст, когда ты больше любишь вопросы, чем ответы...

Мы с Никитой не ругались. Нет, что вы! У нас это был совсем другой жанр: мы молчали. Знаете, как бывает, когда от тишины звенит в ушах? Вот и у нас так. Не крики, не упрёки — просто два человека в одной квартире, которые ходят вокруг друг друга, как мимо мебели. Я на кухне режу яблоки — он заходит за водой, и всё, что мы говорим: – Прости, я тут... – Да-да, конечно. И всё. Третий день молчания, если быть точной. Уже не помню, из-за чего всё началось. То ли я что-то не так сказала, то ли он. Точнее, конечно, я помню...

Мука, соль, сахар, молоко — привычные движения. Замес теста — как медитация. Я смотрю, как тесто растекается по сковороде тонким кружевом, и думаю о Нине Петровне. Свекровь. Странное существо, которое я никак не могу разгадать. - Маша, - говорил мне муж накануне, - не старайся слишком. Она... особенная. Особенная? Да уж точно не как все. Первый блин — комом. Второй — тоже. Третий — почти идеален. Я смазываю сливочным маслом, выкладываю стопкой на большое блюдо. Пышные, с румянцем, с легкими подпалинами по краям...