Не мыслит зла (повесть)

Куст шиповника покачивал кучерявыми ветками, будто хвалился передо мной своей силой. Посмотри, девочка, каким я стал, пока тебя тут не было. Были вы хозяева, стали мы. Я попыталась просунутся через густую поросль к дому. Ветки цеплялись за куртку и джинсы, царапали кисти рук и, как ошалевшие птицы, норовили клюнуть в лицо. Я добралась до ворот, которые уже давно упали и вошла во двор. Там царство кустарника заканчивалось и начиналось хозяйство трав величиной по пояс. Раздвигая перед собой зелёную массу, я не без труда дошла до крыльца...

Дом Василия и жены его Екатерины стоял в самом начале улицы. Своими густыми зарослями сирени его было видно далеко, даже от нас. Вдоль всех деревенских домов, помимо основной дороги, бежала узкая тропинка. Она вилась вокруг высаженных то тут, то там деревьев, огибала кусты и у нужного мне дома врезалась в сиреневую гущу, разрезая её пополам. Вечером следующего дня я нырнула в сирень, предварительно убедившись, что вокруг не было лишних глаз, и пробралась к забору. Штакетник был старым и дырявым. Без труда я нашла лаз и оказалась в палисаднике...

Стоило мне закрыть за собой дверь, как, и вправду, стянулись густые сумерки и хватил гром. Свет в лампочках задрожал, грозя и вовсе погаснуть. Бабка покачала головой и начала подавать на стол. Она была немногословна, то и дело тянула себя за ворот домашнего платья и терла ладонью грудь, думала о чём-то. – Садись, чайку с тобой попьем, – сказала она после ужина. Я вернулась на свою табуретку. – Дело у меня к тебе есть, – начала она, когда чайник вскипел и из наших чашек заструился душистый травяной пар...

Баб Дуня собирала яйца в курятнике, а я сидела на крыльце, когда щеколда тихо скрипнула, и в ворота просунулась сухая старушка в белой косынке и простом сером платьице. Она встала у входа, заправила под платок выпавшую прядь седых волос, осмотрела двор и, не замечая меня, робко кликнула: – Дунь! Дуняша! Бабка показалась из сарая, шагнула было из него, но резко остановилась, будто ткнулась в невидимую стену, и ошарашено уставилась на старуху. – Зачем пришла? – неожиданно строго спросила она. Я еще ни разу не слышала, чтобы бабуля так разговаривала с людьми, что к ней приходили...

Для деда Михея я придумала месть: как только видела, что тот шёл в огород работать, я выходила следом, вставала на самом видном месте у дырявого забора и втыкала в него острый, немигающий взгляд. Если дед перемещался – я шла за ним, если уходил – я ждала, если пытался прятаться, я находила его на участке. По началу он делал вид, что не замечает меня, потом стал нервничать и суетиться, дня через три не выдержал и заорал: — Чё тебе надо? — крикнул дед Михей. — Чё ты пыришься на меня, востроглазая?! Я продолжала молча смотреть, наклонив вперед голову для пущего эффекта...

– Эй, кнопка! – услышала я звонкий мальчишечий голос. – Как тебя зовут? Я высунулась из кустов малины, где ела ягоды, и заглянула в щель между редкими горбылями забора. На соседнем участке стоял Димка – внук деда Михея, бабкиного соседа. Каждое лето родители привозили его в деревню, но толком мы с ним никогда не общались. Я молча смерила его взглядом и вернулась в малину, не удостоив ответа. – Не хочешь говорить? – спросил тот без обиды. – Ну ладно. Тогда я буду звать тебя Кнопкой. – А я тебя – Лопухом, – ответила я из кустов, намекая на его выдающиеся уши...