«Остались в сердце»

Мишке исполнилось пятнадцать, когда я впервые услышала, как он назвал меня мамой. Это случилось случайно — он разговаривал по телефону с другом, обсуждая выходные планы. "Да, если мама разрешит, можно к тебе на дачу," — сказал он и, повернувшись, встретился со мной взглядом. Мы оба замерли на мгновение. Я сделала вид, что не заметила, и продолжила расставлять тарелки к ужину. Мишка закончил разговор и подошёл помочь. "Ты не против?" — спросил он тихо, раскладывая вилки. "Против чего?" — я старалась говорить непринуждённо...

— Так значит, это правда? Всё это время... с ним? Анна не смотрела мне в глаза. Её тонкие пальцы нервно перебирали край скатерти — той самой, что мы купили вместе на годовщину нашей свадьбы в Праге, шесть лет назад. Шесть лет... Как быстро рассыпается то, что строилось по крупицам. — Миша, я... — её голос дрогнул, но не от раскаяния. Скорее, от облегчения. Облегчения человека, который наконец сбрасывает непосильную ношу притворства. — Я не хотела, чтобы ты узнал вот так. Я усмехнулся, чувствуя, как внутри разливается что-то холодное и вязкое, постепенно заполняя всё тело, словно жидкий свинец...

— Маша, ты меня слышишь? Это я... Андрей. — Слышу. Как ты узнал этот номер? — Неважно. Я умираю, Маша. Рак поджелудочной, четвёртая стадия. Мне нужна твоя помощь. Его голос, когда-то бархатный и глубокий, теперь звучал надтреснуто и хрипло, будто пробивался через слои боли и отчаяния. Девять лет не слышала этот голос. Девять лет пыталась забыть звук его шагов в прихожей, запах лосьона после бритья, привычку читать газету за завтраком, отхлёбывая кофе шумными глотками. Я молчала. За окном моей кухни падал февральский снег — крупный, тяжёлый, мокрый...

Открываю дверь... а на пороге — кошмар моей жизни — Любовь Петровна, не ожидали увидеть? — На её тонких губах играла улыбка, та самая, которую я ненавидела всю свою жизнь. Та, что разрушила всё. Я стояла, ухватившись побелевшими пальцами за дверной косяк. Ноги предательски задрожали, и маленькая квартирка в пятиэтажке на окраине Лыскова, где я прожила последние семнадцать лет, вдруг закружилась перед глазами. Как снежная метель, как та давняя метель декабря восемьдесят седьмого... — Вы что же, не узнаёте? Или сделать вид решили? Всегда вы так умели — сделать вид, будто ничего не происходит...

— Снова к матери? — я даже не обернулась, продолжая нарезать овощи для салата. Звук захлопнувшейся входной двери был красноречивее любых слов. — Не начинай, Лена, — Андрей замер в дверном проёме кухни. — У неё давление. Сама знаешь, в её возрасте... — Знаю, — нож с силой ударил по разделочной доске. — Как и то, что давление у твоей мамы подскакивает каждую пятницу, аккурат к нашему совместному вечеру. И каждый раз ты срываешься к ней, как будто у неё не четвёртый приступ за месяц, а минимум инфаркт...

Тридцать пять лет я просыпался каждое утро ровно в 5:30, даже без будильника. Душ, бритьё, свежая рубашка, галстук — всегда с безупречным узлом, чашка крепкого чёрного кофе и — в машину. В 7:00 я уже сидел за столом в своём кабинете с табличкой «Михаил Андреевич Воронов, финансовый директор». На моём рабочем столе никогда не было беспорядка. Бумаги — в идеальных стопках, каждая скрепка на своём месте, ежедневник — раскрыт на текущей дате. К 8:00 подтягивались остальные сотрудники, и начиналась привычная круговерть...