Лавка забытых теней

Тишина лавки «У забытых теней» после истории с книгой была густой, как чернильная клякса. Она впитала в себя все слова, все истории, вытянутые из Артема. Аглая чувствовала под пальцами пульсацию книги, живую и ненасытную. Каждый артефакт на полках был сыт, доволен и оттого опаснее прежнего. Они были сосудами, переполненными украденными эмоциями, временем, судьбами. И любое равновесие, даже столь зыбкое, когда-нибудь рушится. Ее взгляд, скользя по полкам, остановился на маленьком, забытом зеркальце в серебряной оправе...

Тишина лавки «У забытых теней» после угасшего стука метронома была густой и истощенной, будто само время здесь выдохлось, оставив после себя вакуум. Аглая ощущала под пальцами ровную, ненасытную вибрацию деревянного корпуса, в котором теперь пульсировали украденные годы Светланы. Метроном утолил свой голод, но лишь на время; его ритм, теперь тихий и размеренный, лишь копил силы для нового ускорения. Ее взгляд, блуждающий по застывшему царству памяти, остановился на другом конце полки. Там, в тени, лежала книга...

Тишина лавки «У забытых теней» после истории с ключом была звенящей, будто отзвук того самого рокового щелчка затихал в пыльных углах. Воздух, насыщенный вкусом навязчивости и незавершенности, медленно оседал. Аглая стояла, ощущая холодную полировку ключа под подушечкой пальца. Он утолил свой голод, найдя новую, более сложную дверь, и теперь ждал следующего одержимого, чтобы продолжить свою бесконечную работу. Ее взгляд, скользя по бесконечным рядам полок, остановился на старом метрономе. Он был сделан из темного, почти черного дерева, с простыми, строгими формами...

Тишина в лавке «У забытых теней» после ухода Веры была особенной. Она звенела отзвуками увиденных ужасов, была насыщена образами, которые не хотели рассеиваться. Фонарь с матовым стеклом, теперь отливающим влажным блеском живого глаза, удовлетворенно замер, впитывая подаренное ему безумие. Аглая стояла неподвижно, наблюдая, как пылинки, подсвеченные тусклым светом из окна, танцуют в воздухе. Ее внимание, вечно блуждающее по лабиринту полок, привлекло едва заметное движение. На полке, соседствующей с фонарем, лежала груда старых ключей...

Тишина, поглотившая стук из сундука, была новой — густой и насыщенной, словно после поглощения Николая и его порядка, лавка наелась и ненадолго затихла. Но сытость эта была обманчива. Аглая стояла, положив ладонь на прохладную древесину сундука, чувствуя, как внутри него теперь бьются два одиноких сердца, а не одно. Изоляция стала плотнее, прочнее. Именно в этот миг ее взгляд, скользя по бесконечным рядам полок, зацепился за движение. На дальней, пыльной полке, где ютятся предметы, не требовавшие долгое время внимания, стоял старый фонарь...

Тишина в лавке после истории со шкатулкой была недолгой. Ее нарушил новый звук – не серебристый смех, а низкий, глухой, настойчивый стук. Он доносился из угла, где стоял большой, неуклюжий сундук. Он был сколочен из потемневшего от времени дуба, стянут по углам широкими железными полосами, покрытыми бурыми пятнами ржавчины. Замок – массивный, висячий, безнадежно заклинивший – казалось, не просто запирал сундук, а сдерживал то, что было внутри. Стук был ритмичным, как биение огромного сердца, заточенного в темноте...