давай сбежим в Баку

Аромат толченых раковин и улиток ветер бросает в улочки на склоне, который называется Iliç buxtası. Этот запах можно пощупать пальцами, растолочь зубами. В бухте Илича, похожей на фавелу, стены отдают известкой, влажностью подъездов, по которым снуют дети апшеронского ветра. Воют, скулят, ищут выход вслепую. В маленькой гостинице живут кошки и их котята. Поэтому пахнет их шерстью, аммиаком и молоком. Еще холодной водой со щепоткой хлорки. Когда идешь из Бухты Илича по дороге в сторону Пламенных башен, кедры отдают аромат коры и лишайников...

Ветер метался по маленькой станции. Живописной и печальной, с крошечной чайной. Я долго ехала сюда через индустриальные окраины, где в закусочных обедали мужчины словно из стихов Хикмета - "черные люди в замасленных рубашках рабочих". Автобус кружил по спальным районам Баку, по лабиринтам дорог. На остановках заходили продавцы лаваша, торговались с пассажирами. Добродушный водитель торговцев не прогонял. Видно, давно знал всех в лицо на этом маршруте. На остановке Сураханы ничего не сдерживало апшеронский ветер, он подхватывал меня, рвался через череп...

В восточном городе незнакомые ласковые мелодии играют юноши на рояле в саду Филармонии, незнакомые песни звучат из окон машин, которые мчатся по проспекту Азербайджана. Из многих вывесок чужого языка я понимаю лишь одну - табличку над подвалом - kitab, книга. Это слово я слышала в Индии, как "китааб" и в Турции как "китап". Приветствую табличку, как друга по переписке, которого встретила случайно в переулке далекой столицы. Спускаюсь по ступенькам в аромат пожелтевших страниц. В букинистической лавке есть арабские сочинения, азербайджанские учебники и стихи, сотни советских изданий...

В воздухе рассыпана солнечная пыльца. В подземных переходах играет восточная поп-музыка. У стен старого города в холодный мартовский день летают попугаи. Говорят, один человек хотел их разводить, но то ли мафия, то ли чиновники строили ему разные препятствия. Тогда человек пришел к стенам крепости и выпустил всех птиц. Может быть, это городская легенда, может быть, правда. Или то и другое сразу, как бывает на востоке. Захожу на станцию Ичеришехер. В стеклянном вестибюле, пронизанном светом, я не знаю, как оплатить проезд...

А думала я так: конечно, на русском будут говорить люди старшего поколения, родом из СССР, а молодежь нет. Оказалось от возраста не зависит. Бабушка, которая каждое утро выносила табуретку, чтоб посидеть на улице Истиглалият, знала совсем мало русских слов: "Старый", показала она на свое лицо, когда я хотела сфотографироваться с ней. А вот дети из элитной школы на той же улице, выбегали после уроков и говорили на русском. Одна азербайджанская девочка подошла к красивой женщине, возможно, тете, и сказала чисто-чисто: - Спасибо вам большое за подарок...

Баку сказал: «Поставь меня в сердце и всегда носи там». Баку показывал резные двери и старые улочки, и от них пропадало дыхание. Он кормил донером с хрустящей корочкой, продавал поштучные сигаретки, как в девяностые. В ночь прилета он был нефтяной столицей, его небоскребы переливались. Азербайджани-поп играл по радио, в современные напевы вплеталась грустная мелодия тара, добывающая звуки на изнанке мира. Толстый и добродушный водитель, тихий-тихий и не похожий на шумных земляков из самолета, закурил тоненькую сигарету...