Читаем вместе 📚

ЕЛЕНЕ КАМБУРОВОЙ Немыслимо, сколько сделано. И ведь это только вершина айсберга. Сколько глубин и толщи под водой, сколько осталось нереализованным, затаенным, нужно быть великодушным к судьбе, благодаря ее именно за всё неслучившееся, ведь именно и в этом оказалось и есть радость и соль жизни. Одно видение. Из нереализованного. Вы сидите одна на скамейке в репетиционном зале цирка (есть ли такие залы, скамейки?), что-то наподобие школьного спортивного зала. Чего-то или кого-то ждёте. Ничего неясно...

Чайка летит над замёрзшей рекой, она бьет пощечины гордому воздуху. Чайка кричит вниз, она хочет докричаться до стоящего на льду, кажется, что она матерится на него последними словами. Пропуская всю нецензурщину, из монолога чайки становится ясно, что она просит убрать ещё один из сотни фотоаппаратов, пытающихся остановить бреющий полёт чайки в одном ничтожном кадре, секундном зависании, лишённом хоть какого-то смысла, полнейшей неправдой, остановкой, паузой. Он крутит настройки, наводит фокус, снимает очередью, но все тщетно...

Лилит пришла в «Пятерочку» за растворимым пакетированным кофе, ее любимый чёрный «Якобс». На кассе, как обычно, разговорилась с кассиром Глафирой, указав той, что снова видела, как одна из бабушек воровала конфеты, и делала это так мастерски, в обход камер. Глафира улыбалась и снова не собиралась никак влиять на кражу, попросила Лилит не задерживать очередь, дать бонусную карту, оплатить и идти уже. Лилит попросила проверить, каков баланс накопленных бонусов, Глафира ответила, что всего шесть рублей, спросила, снять ли их...

За соседний столик сел мужчина (не разобрал лица, увидел только чёрный шарф и дубленку) и начал штриховать лист. Уличный художник, Арбат, почти полночь, круглосуточная пекарня. Мой круассан с яйцом и ветчиной остывает, как тут притронуться, если тебя рисуют, или же это будет «портрет жующего в ночи человека». Смотрю в телефон, имитирую вовлечённость, посмеиваюсь переписке, боковым зрением смотрю на художника, меняю лица и чувствую эту учащенную смену, нарочно переключаю как пультом лишь для того, чтобы художник смог уловить что-то среднее, и в итоге самое точное выражение лица...

Он мне дал только одно стихотворение Сказал, что всей жизни не хватит понять его Это я перевожу с его языка, он был как всегда краток (или я его слышал через слово) Я многословен и всю жизнь пишу и буду писать (буду ведь, буду? сейчас я пишу не его) одно стихотворение Про что оно было пойму умерев Он мне дал только один спектакль Сказал, что я буду смотреть его всякий раз и не узнавать, он будет казаться разным, но будет един в своём роде Через всю эту мнимую разность будет проходит красная...