Тень Константинополя. Книга VI

Прошло несколько месяцев. Осень окрасила леса Анатолии в золото и багрянец. Война, терзавшая эти земли, утихла, сменившись гулом строек и оживлением торговых караванов. Государство Османа, прошедшее через огонь и кровь, залечивало свои раны и становилось сильнее с каждым днем. Шехзаде Орхан тоже залечил свои раны. Он выжил. Но он уже никогда не был прежним. Смерть, заглянувшая ему в глаза, сожгла в его душе всю юношескую горячность и безрассудство. Он стал молчаливее, строже. Он начал больше слушать, чем говорить...

Лагерь победителей под стенами завоеванной Коньи был самым печальным местом на земле. Великая армия, сокрушившая врага, была парализована. Воины не чистили оружие, не пели песен у костров. Они сидели в тишине, ожидая вестей из шатра своего молодого полководца. Победа над Караманом, о которой они мечтали, превратилась в пепел. Все понимали: если шехзаде Орхан умрет, их триумф не будет стоить ничего. В самом шатре время, казалось, остановилось. Дни и ночи слились в один бесконечный, мучительный гул...

Огненный ад в заливе Никомедии догорал, освещая багровым светом стены древнего города. Для его защитников это пламя было погребальным костром их последней надежды. Они видели все. Они видели, как флот их спасителей, могучий флот Генуи, был обращен в пепел и крик горсткой дерзких османских кораблей. Они видели мощь нового, страшного оружия. Они поняли, что помощи не будет. Никогда. Всю ночь в городе выли женщины и молчали мужчины. А на утро, когда первый луч солнца осветил почерневшее от дыма небо...

Весть о разгроме Караманидов и смертельном ранении Орхана ударила по осадному лагерю под Никомедией, как удар тарана. Радостные крики, которыми воины встретили новость о великой победе, затихли, сменившись тревожным, испуганным шепотом. Все взгляды были обращены на шатер младшего шехзаде. Что он будет делать? Снимет ли он осаду и бросится на восток, к умирающему брату? Алаэддин сидел в своем шатре один. Свиток с донесением лежал перед ним на столе. Впервые в жизни его ясный, холодный, как лед, разум отказал ему...

Пока десять тысяч османских всадников, ведомые яростью шехзаде Орхана, железной лавиной катились на восток, на западе разворачивалась другая война. Война без грохота битв и звона мечей. Война тихая, медленная, интеллектуальная. Война, которую вел шехзаде Алаэддин. Его штаб-квартирой стала не седло боевого коня, а тихий кабинет в Бурсе, заваленный картами, счетами и донесениями шпионов. Его оружием – не сабля, а перо и печать Султана. Первым делом он нанес удар по экономике Константинополя. Используя новый союз, он договорился с венецианцами...

Гнев Султана был подобен лесному пожару – молчаливый, всепоглощающий и беспощадный. Когда весть о гибели Бамсы-бея и предательстве Караманидов достигла строящейся крепости на Босфоре, Осман не кричал и не рвал на себе одежды. Он молча ушел в свой шатер и несколько часов не выходил, никого не впуская. Он сидел один, в полумраке, и держал в руках старую, зазубренную секиру своего друга, которую гонец привез с перевала. Он смотрел на темные пятна крови на ее рукояти и вспоминал. Вспоминал все. Смех Бамсы, его нелепые шутки, его медвежьи объятия, его непоколебимую, детскую веру в него, Османа...