Дирижёр космических оркестров (киноповесть)

— Это рисовый десерт? — Русская молочная рисовая каша. — А почему синяя? — Молоко у вас нежирное, что поделаешь. Я недоверчиво рассматривал угощение, но первая ложка решила исход: от лакомства ничего не осталось уже через минуту, несмотря на то, что блюдо было очень горячим. — Вы это часто едите? — Дети — часто, взрослые — по настроению. — Мое хорошее настроение отныне я буду называть молочно-рисовым… Она сама ничего не съела, и только болтала ложечкой в чае, который придвинула и мне. — Мы не двинемся дальше, пока ты не съешь, — строго сказал я...

Я проговорился. Я понял это так чётко, что не смел двинуться с места, боясь в повисшей тишине вдруг увидеть её без движения на полу, как в тот последний жуткий эпизод, что изводил меня все эти месяцы. Или понять, что она снова онемела от нового потрясения, которое испытала сейчас по моей неосторожности… Сколько всего я передумал за эти секунды, минуты — бог мой, куда подевалось время? Я захотел тотчас покончить со всем. Нож, верёвка, электричество и вода… Скорей, скорей! Но разве не будет гораздо худшим наказанием жить с этим мраком всю жизнь, сколько бы ни отмерило Нечто Надземное...

Шли дни, и я понемногу привыкал к одиночеству, которое всегда было частью меня, а здесь, в неволе, обострилось до аскетизма. Я побелел пуще прежнего, не имея возможности красить волосы, мало с кем общался, и только видел, что наступила зима. Но никто не приносил мне вестей о ней. Значит, она ещё жива и не пришла в себя. Вечность — это долго? Говорят, и у неё есть свой предел. 311 040 000 000 000 лет. Не знали? Да, не больше, не меньше. Марии — девятнадцать. Мне — тридцать семь. Девятнадцать. Тридцать семь...

Оставив Марию на семью, исчезнув в минуту их прибытия, я аккуратно всё подсчитал, раздал все долги, оплатил вперёд на три года счета за мой дом в Сеуле, снабдил родителей, злившихся на меня за то, что пропадаю неизвестно где, финансами «про запас»… Они не знали, чем я жил и дышал эти два месяца. Каково же было удивление полиции, когда они увидели меня на пороге их участка с вещами… Я оставил её там, между небом и землёй, мою мечту, недостижимую, прекрасную, чтобы понести наказание за то, о чём очевидцы умалчивали и что я сам себе не мог простить...

Я будто лишился дара речи. Просто не хотел и не видел смысла говорить. Мертва она или жива в эту самую секунду? Врачи не знали, что мне ответить, и всякий раз повторяли, что она между небом и землёй. Интересно, как тебе там? Как ты всё видишь оттуда? А меня видишь? Нет, только не смотри на меня. Иначе ты никогда не вернёшься. Прошёл месяц. Все дни я сидел и жил в коридоре у её палаты. Сколько ни упрашивал доктор ждать внутри, говоря, что моё присутствие никак Маше не повредит, — я сам не мог решиться на это...

Съёмки приближались к концу. Послезавтра всё завершится. Грустно ли мне? Знаю ли, чем займусь дальше? Мой график расписан, скучать не придётся, хотя хороших ролей не предвидится: ради поездки в Америку я отказывался от продолжительных съёмок в полнометражках и сериалах. Какая-то тупая боль на сердце… Противно. И снова эта девица путается у меня в ногах. — Тебе места мало? — меня ужасно раздражало её присутствие. Сейчас, когда мы снова были на побережье, уже у другого моря, и когда хоть немного хотелось...