Рассказы

Нашу соседку звали тётя Клава. Она была немкой. В начале тридцатых годов отец перевёз семью в Россию. Он был членом какой-то дипломатической миссии. Редко появлялся дома, а перед самой войной его арестовали и отправили в ссылку. Его тридцатилетняя дочь Клава, всю жизнь проживающая с родителями и незамужняя, вынуждена была из дорогой квартиры в центре города переехать на окраину. Она жила на первом этаже нашей старенькой двухэтажки, построенной ещё при царе. Клава была диковатой, с соседями почти не разговаривала...

1934 год На лавочке у правления сидела девочка. Она рисовала палочкой на земле и время от времени сильно вздрагивала. Её крупные чёрные локоны, упрямо выбивавшиеся из платка светло-зелёного цвета, были тотчас отправлены обратно нервными, дёрганными движениями. Окно в правлении было открыто. Оттуда сильно несло табаком и квасом. Девочка чихнула почти беззвучно, аккуратно зажав пальчиками нос. — Да будь здорова, — из окна высунулся мужчина. — Холеру что ли принесла нам? Девочка обернулась и посмотрела на говорившего...

1978 год — Степан, Степан! Ну подсоби маленько, Зорька совсем из ума выжила, она Катькиного жениха по двору гоняет, — кричала с порога наша соседка тётя Тамара. Отец поднялся с кровати нехотя, чуть кряхтя. Долго натягивал сапоги. Тётя Тамара причитала: — Ну вот твоя же корова, чего она такая, а? — А отчего ей такой не быть? Не нравится жених Зорьке. Богом клянусь, чувствует она человека издалека, — посмеялся отец. Отец не торопился, он медленно подошёл к соседскому двору. По небольшой территории, уже взмыленный и раскрасневшийся, бегал Катькин жених...

— Тьфу на тебя! Тьфу, чтоб не сглазить! — баба Маня берёт меня под мышки. — Тьфу на тебя! От её слюней неприятно на лице, но я терплю. Мне три года. Я послушный ребёнок. Часто жмусь к мамкиным коленкам. Она то ласкает меня, то небрежно отталкивает со словами: — Вадя, ну сколько можно? Я и сама на ногах еле стою, а ты ещё тут. А у мамки коленки пахнут вкусно. Да и мне не страшно рядом с ней, когда в соседней квартире орёт с бодуна дед Карим, горный старец, переехавший к детям из аула в городскую квартиру...

Толик вернулся с войны летом сорок шестого. Вошёл в дом, не забыв по привычке потрепать за холку петуха, который любил важничать у калитки. Петуху тому шёл ему пятый год. Он Толика на войну тоже провожал. — Гань, топор где? — довольно весело произнёс мужчина. Агафья подбежала к мужу, уставилась на него. А он ей так просто: — Ну и чего ты вылупилась, топор, говорю, давай! — То-о-о-о-ль,— женщина всплакнула, хотела было обнять мужа, а он оттолкнул её. — Ганька, ну не томи! Чего ревёшь, топор, говорю, давай! Ох, ну что с этих баб взять-то? Самому придётся искать...

— Дорогая, не готовь ужин, закутайся в плед, выпей чай с малиновым вареньем, а я скоро вернусь и отнесу тебя на руках в ванную.  Мы будем плавать в лепестках роз, и твоя хворь смоется в канализацию. А дети пусть сами готовят яичницу, они уже большие.  Ещё я принесу шaмпaнскoе твоё любимое, даже согрею, чтобы твоё горлышко не простудилась ещё больше.  А тем, кто не хочет делать яичницу, я дам подзатыльник и всех женю к чертовой матери...