Мачеха.

1971 год. Начало лета. Деревня Сосновка. Немолодая женщина, стоя возле зеркала, расчесывала волосы. Волосы еще густые и седых совсем мало. Антонина скрутила их в тугой пучок, заколола шпильками. Гребешка на волосках сейчас нет, но он еще почти цел, тот самый любимый гребень, с которым Тоня прошла через пересылочный лагерь, с которым вернулась домой. Он хранится в деревянной расписной шкатулке на высоком новом комоде. В этом доме все почти новое, как и сам дом. Антонина с Андреем перебрались в Сосновку семь лет назад, когда мужчина ушел на пенсию...

Бум! Бум! — падали комья мёрзлой земли на деревянную крышку гроба. Каждый удар отдавался болью в голове Ивана, застывшего на краю могилы. Болью похмельного характера! Мужчина «не просыхал» во время похорон, а сейчас ему казалось, что хоронят не Аню, хоронят его жизнь. На кладбище, казалось, пришла половина города. В больнице осталось минимум персонала. Бывшие пациенты, соседи, все, кто знал Анну отложили свои дела. Многие рыдали, только не Иван. Он стоял с застывшим выражением лица. Не побрил голову, не сбрил отросшую щетину на подбородке, страшный, суровый...

Ночной порой к небольшому деревянному строению гордо носившему звание городского вокзала подрулила машина скорой помощи. Подъехала спокойно, можно сказать, не спеша, без включенной мигалки. Из белой машины с красным крестом выкатилась похожая на колобок женщина средних лет. Невысокая, кругленькая в выглядывающем из-под медицинской куртки белом халате, она выглядела очень недовольной. Непонятный вызов к непонятной пациентке! Стоянка поезда на станции всего три минуты. Но за эти три минуты проводница одного из поездов успела доложить, что пассажирка вела себя не очень адекватно весь путь...

— Долго ещё она будет у нас торчать? Почему из-за неё мы вынуждены тесниться все в одной комнате? Было бы из-за кого! — злилась Лиза. Она, пожалуй, была единственной, кто не мог принять Анну, не мог смириться с её нахождением в соседней комнате. Юношеский максимализм не позволял Лизе этого сделать. Она привыкла делить мир на черное и белое, и красивая женщина, к которой ушел их отец, была чернотой в ее глазах. Даже после рассказа Степы о том, как защищала его тетя Аня от бати, как сбегали они от него вечером, не растопил Лизино сердце...

Возле заводского общежития, постукивая ногами о землю, стояла женщина. Она сильно мёрзла. Ещё бы ей не мёрзнуть, когда бурки на босу ноги, мужской бушлат только накинут на плечи, простоволосая. А зима выдалась ранняя, суровая, с морозами и метелями. Метель мела и сейчас, заметая снежную крупу в бурки, жаля голые икры и оседая на волосах, собранных на затылке в пучок и украшенных гребешком. Любимый гребешок Антонины. Она берегла его, как зеницу ока, боясь нечаянно сломать хотя бы зубчик. Первый подарок Андрея...

— Месяц над нашею крышею светит, Вечер стоит у двора. Маленьким птичкам и маленьким детям Спать наступила пора. Завтра проснешься — и ясное солнце Снова взойдет над тобой… Спи, моя радость, усни. Молодая женщина сидела на табурете в узеньком проходе между кроватями детей и пела колыбельную, положив руки на плечи каждого мальчика. Сережу она легонечко укачивала, а Степу просто держала за плечо, чтобы он почувствовал ее поддержку. Стёпа руку тёти Ани не убирал. Впервые не дёрнулся, не отстранился от неё...