#Дрозд_БЧД

Пол проснулся следующим утром от того, что плакал. Он почти никогда не начинал плакать во сне, только когда умерла мать. Старик посмотрел на календарь, висящий на стене. Он был открыт на развороте «август — сентябрь». Тогда Пол решился включить свой телефон, о котором забыл ещё два месяца назад. Но прежде чем его включить, нужно было его найти. Сэр Пол стал искать в ящиках стола, на книжной полке, в карманах одежды. Он обыскал всё, но телефона не нашёл. Тогда он опустился на четвереньки и стал искать аппарат под мебелью: под столом, под полками, под шкафом...

Америка все никак не появлялась. Пол не понимал, ждет ли он её или нет. История начала увлекать старика, хоть он и не хотел признавать этого. Сон не выходил у МакКартни из головы. Кроме реалистичности Пол не находил в нём ничего особенного. Он долго думал над его незамысловатым содержанием, но не придавал своим догадкам веса. Они придут со временем, а может, и сразу как придет Америка, знал Пол. Но он не знал, почему не мог воспрепятствовать их путешествиям, почему постоянно отправлялся вслед за Америкой...

В обязанности Америки не входит обход по другим этажам. Но какой-то интерес он вызывает, раз девушка регулярно заявляется туда. Что вызывает интерес у Америки? Встреча с личностями, с которыми она не могла бы встретиться в жизни? Наказание, которое им уготовано? Что в корне этого интереса? Ад устроен совсем не так, как думала Америка при жизни. Чётко налаженный, единый механизм, понятный, простой, но многогранный. Зами не может постичь его до конца, хотя является звеном, шестерёнкой в этом самом механизме...

Пол спал в ту ночь необычайно чутко и прерывисто. Снились короткие, сумбурные сны, оглушая гамом, слепя глаза. Снилась и его любимая Линда, и Хизер, бьющая его по голове инвалидной тростью, и Нэнси, они вместе с Линдой молчали, и сколько бы ни обращался к ним Пол, те лишь улыбались. В черно-белом сне он видел молодых битлов; МакКартни будто пересматривал “A hard day's night” изнутри: Джордж смеялся, обнажая кривые зубы, Джон грустил и молчал, Ринго то пропадал, то появлялся, хохотал, потом становился пугающе серьезным и снова пропадал...

Книжная пыль ударила Таре в лицо. Девушка отмахнулась. Названия книги Тара не нашла. Пролистав две пустые страницы, она увидела написанный от руки текст. Задачу усложняло ещё и то, что автор писал на старом английском. Тара сосредоточилась и начала чтение: О Б-г мой, позволь завершить начатое! Позволь рассказать потомкам человеческим историю нашу, коли пророчество его не сбудется, коли быть нашему роду загубленным! Позволь дописать историю нашу до последней строчки, до последнего слова, а не до последнего...

В конце, как два стальных шкафа, стоят величественные Башни-Близнецы. Я редко их видела вживую, когда они стояли, а их преемнику, башне Свободы, я часто наношу визиты. Я иду по Вэст Бродвэй. Башни все возвышаются надо мной. Когда я подхожу к их собрату, в том числе по несчастью, зданию номер семь цвета некрепкого кофе, на противоположной стороне появляется мама. Она что-то говорит и машет рукой, зовет, лепечет. Я качаю головой. Мама выходит на проезжую часть, проплывая сквозь автомобили, медленно приближаясь ко мне...