Снег идёт

Зимние ясени – пегая шелуха. Голуби, голуби, голуби-ворчуны... Зимняя пряжа космата, легка, мягка. Зимние спицы длинны. Путана нитка, обрывы да узелки. То лицевой, то изнаночной – абы как. Важное, нужное, мелочи, пустяки – на расстоянии вытянутой руки не различить в снегопаде. Белёсый мрак. Так вот окуклишься, спутаешь сон и явь...

Ну всё, мне нужен выход из зимы – калитка в поле, форточка на юг, где, от жары ленивы и немы, блуждали мы, не разнимая рук. Серебряно, полынно, тяжело дышали полдни, маясь без грозы, и всё её предчувствием жило: ну, вот сейчас раскатятся басы, в серванте дачном звякнет разнобой, затихнет лес, в деревне вякнет пёс, и капли упадут на нас с тобой – горячие, тугие, словно воск...

Чёрное. Белое. Лес и поля. Чёрное кажется. Белое снится. Мёртвые травы фантомно болят. Стебель дрожит, как перо самописца. Это кривая бессолнечных дней, ветра февральского пропись больная. Шорох зимы поселился во мне, с кардиограммой моей совпадая...

Скрип снега. Отдалённый лай собак. Качает ветер тоненькие сосны. Я знаю, что живу не там, не так. Да бог с ним. Тому, что свет мой путает и тьму, и боль мою затачивает остро, не важен век, и адрес ни к чему, и возраст. Оно скребёт обшивку изнутри, тревожит память, запертую в генах, пластует сны до проблеска зари, как лемех...

Довериться зиме, нести её, как крест – не на Голгофу, а легко, нательно. Принять её, как принимает лес на лапы елей долгие метели. Пустить в себя до самого нутра, до ледяного наста между рёбер... Потом однажды вынырнуть...