Литература иных народов Европы и мира

Однажды Бранкович, отдыхая после ночной схватки с турками, спал (напоминаю, что он спал исключительно днем) в лагере пред своей палаткой, Севаст и Масуди играли в кости, а Аверкие Скила, предчувствуя беду, спрятался в кустах. А, может быть, он, как опытный вояка, всегда занимал позицию, позволяющую ее покинуть в случае нужды, и без ущерба для здоровья. Внезапно в лагерь ворвался отряд турок, Самуэль Коен сопровождал отряд в качестве толмача. Бранкович сразу же был пронзен в грудь турецким копьем...

Продолжаем разговор о главных действующих лицах. «Аврам Бранкович – человек видный, с огромной грудной клеткой, напоминающей клетку для крупных птиц или небольших зверьков, и на него часто нападают убийцы, ведь в народной песне поется, что кости его из золота. …С раннего детства Бранкович спит не ночью, как все зрячие, а только днем, но когда он перевел свои часы и превратил день в ночь – сказать никто не может. …Известно, что во сне он говорит по-испански, но наяву это его знание тает как снег на солнце…» Он заботится о своем будущем, чтобы не отстать от него, но и не обогнать...

Историю хазар писали инородцы, так как для самих хазар этот род деятельности находился под запретом. Помнится, у нас русской историей первоначально так же занимались немцы, кажется, какой-то Миллер. «По хазарским законам за одно и то же преступление в той части страны, где живут евреи, полагается год-два каторги на галерах, в районах с преобладанием арабов – полгода, а в районах, где больше греков, – вообще никакого наказания. В центральной же части царства, самой обширной и населенной исключительно...

Прихотлив, весьма прихотлив полет авторской фантазии. Не просто и уследить, и постичь. Если сверхзадачей автора было заморочить голову читателю, то результат достигнут. Во всяком случае, в отношении меня: мудреный текст, до предела нафаршированный разнообразными историческими датами и фактами, смелые и яркие зарисовки людей, вещей, животных, явлений природы, вкупе с моей природной добросовестностью (если угодно, назовите это недоверчивостью, которую инстинктивно испытывает всякий невежда по отношению...

Жертва третья открывается таким же по силе вдохновения стихотворением, что и стихотворение, завершившее жертву вторую. А вот и разгадка этого феномена: «Все мое существо – разлитая в воздухе поэзия, а дыхание – песнь, свободная от оков слога». Между тем дело идет к поправке. Благодатная дремота приходит на смену лихорадочным видениям-всполохам. Упоительная дремота, ровная и прозрачная, легчайше укачивает измученного героя. Сестра Вода «длинными серебристыми перстами находит в исхудавшем его теле вены (!), распутывает их, разбирает, длит, отводя их к земле и покою...

Эта жертва целиком, безо всякой примеси посторонних впечатлений вроде похорон друга, посвящена собственным переживаниям и воспоминаниям раненого и временно лишившегося зрения автора. Грандиозные, фантастические и быстро сменяющие друг друга перед его мысленным взором картины, не подверженные никакому сознательному контролю, никакому усилию воли, время от времени разрушаются: их лихорадочный бег останавливается одной простой мыслью: «А что если я уже не смогу видеть? Никогда?». Через мгновение чья-то...