разные истории

— Девочки, внимание! И мальчики тоже, хотя вас у нас, как в Красной книге, по пальцам пересчитать. Сдаём на новогодний корпоратив! — голос Регины Павловны, начальника отдела закупок, перекрыл даже шум работающего шредера. Она стояла посреди опенспейса, как монумент самой себе: в леопардовой блузке, с массивными золотыми часами и папкой для сбора наличности, которую она прижимала к груди с материнской нежностью. — В этом году никаких кафе с их тараканами и наценками! — вещала Регина, обходя столы...

— Скоро дверь расширять придётся! — орал муж при гостях, смеясь над моим весом. Утром я заблокировала все его карты. — Мама, желаю тебе здоровья! Чтобы сердце, как мотор, а давление, как у космонавта! — Кирилл, мой муж, стоял с микрофоном посреди банкетного зала, сияя, как новый пятак. На нем был костюм, который я выбирала (и оплачивала), часы, которые я подарила, и туфли, которые он сам ни за что бы не купил, потому что «дорого». Юбилей свекрови, Анны Сергеевны, был в самом разгаре. Гости: тётушки, дядюшки, племянники уже доели горячее и перешли к стадии «а поговорить»...

— Вер, ну ты даешь. А кто готовить будет? Я вообще-то мужчина, у меня потребности. Я не нанимался в сиделки! Мне нужна здоровая женщина, а не… вот это всё. Стас стоял посреди нашей кухни в своих модных зауженных джинсах, которые на его сорокапятилетних бедрах смотрелись как колбасная оболочка, и брезгливо тыкал пальцем в мои снимки МРТ. На снимках красовался мой коленный сустав, который решил, что сорок два года – отличный возраст, чтобы выйти на пенсию. Разрыв мениска, повреждение связок. Операция через неделю, реабилитация два месяца: костыли, ортез и постельный режим...

— Дояркина дочь не может быть моей невесткой! Не допущу! — пронзительный голос Зинаиды Егоровны (которая предпочитала, чтобы её называли Изольдой Карловной) эхом разнесся по подъезду, заставляя соседских собак поджать хвосты. Я стояла на лестничной клетке, держа в руках скромный букет хризантем, и пыталась понять: это она про меня? Мой жених, Эдик, виновато переминался с ноги на ногу, пытаясь своим телом закрыть амбразуру, в которой бушевала его мама. — Мам, ну тише ты... Соседи же... Это Даша, она искусствовед...

— Фу, убери блоховоза! — кричала золовка, деля тётину квартиру. Она не знала, что этот «старый кот» стоит дороже, чем её ипотека и джип мужа вместе взятые — Ну, вот и всё, отмучилась болезная, — Светка, моя золовка, с громким стуком поставила на полированный стол бутылку дешёвого коньяка. — Толик, тащи стаканы! И салаты открывай, жрать хочется, сил нет. Мы сидели в гостиной тёти Сони. В сталинской трёшке с потолками три двадцать, за которую последние полгода шла тихая, но яростная грызня по телефону...

В пятницу вечером наша коммунальная квартира на улице Рубинштейна напоминала растревоженный улей, который. Я стояла у своей конфорки (дальняя левая, самая неудобная, с вечно забитой форсункой, но зато моя) и варила макароны. Моя задача была сварить так, чтобы вода не убежала на плиту. Потому что в двух метрах от меня, за своим столом, похожим на баррикаду из банок с соленьями, восседала Тётя Валя — бессменная королева нашего коридора и хранительница «Книги жалоб», которая существовала только у неё в голове...