Мир паноптикум.

Ситуационный центр в подземном бункере под Москвой, обычно пустовавший и пыльный, гудел, как растревоженный улей. На гигантской тактической карте зона вокруг Кандалакши пылала тревожным алым цветом. В зале, за столом из чёрного полированного камня, собрались люди, чьи решения могли перекроить карту мира. Их было пятеро, и атмосфера была гуще предгрозовой тучи. Полковник ВВС США, с начищенными до блеска орденами на груди, отстукивал пальцами по столу, бросая колкие замечания в сторону европейского генерала из командования НАТО...

Тишину промерзшего поста Инквизиции в двадцати километрах от зоны отчуждения вокруг Кандалакши нарушал лишь вой ветра и редкие шутки троих солдат. Они сидели в бронированной будке, грея руки о тепловентилятор. Охрана «заражённой территории» давно превратилась в рутину — страшную, но предсказуемую. Белоглазые никогда не отходили так далеко от города. — Смотри-ка, Вить, гости, — хмыкнул один, тыча пальцем в монитор периметра. На экране, в поле зрения камеры, из леса выходила группа людей. Шли они не как путники — ровным, неспешным строем, без разговоров...

Там, где материк Антарктиды сминает ледовый панцирь толщиной в километры, под чудовищным давлением и вечной тьмой, пульсировал Город Кристалла. Он не был построен — он вырос, как гигантский, разумный минерал в пористой скале. Его структуры переливались внутренним светом: то глубоким синим, как океанская бездна, то холодным белым, как само сердце льда. Тоннели, больше похожие на жилы или нервные стволы, расходились от центральных полостей, где в полной, осмысленной тишине парили в воздухе сферы-библиотеки, хранящие не книги, а чистые паттерны знания...

Громов открыл глаза. Над ним проступали из темноты знакомые очертания — не его кабинета, не квартиры. Массивные, грубо отесанные балки потолка. Запах воска, старого дерева и сырого камня. Он лежал на узкой, жесткой койке в небольшой, почти пустой комнатушке. На стуле у стены аккуратно, как на параде, висел его парадный мундир Главы Инквизиции, поверх него — шинель. Пистолета в кобуре не было. Он не помнил, как здесь оказался. Последнее, что припоминал — доклад об операции в Мурманской области. Голос Соболева, ледяной и неоспоримый: «...

Пьяный, шатающийся, Герман бродил по темным улочкам села. В глазах двоилось от самогона, в ушах стоял гул. Из-за угла сарая донёсся испуганный вскрик и грубый смех. Двое здоровенных мужиков, местных отморозков, прижали к стене девочку-подростка, ту самую, что иногда приносила ему хлеб. Её глаза были полы ужаса. Что-то дрогнуло в окаменевшей душе Германа. Он не думал. Он просто бросился вперёд с хриплым криком: «Отстаньте!». Одного он отшвырнул, но второй, не растерявшись, ударил его по голове чем-то тяжёлым...

Дым и пыль висели в узком переулке Кандалакши, смешиваясь с остатками ядовитого тумана. Автомат Германа был уже почти пуст, его ополченцы — измождены и изранены. Горстка спасенных ими людей, с глазами, полными животного ужаса, жалась к стене. А вокруг, как приливная волна, смыкая кольцо, двигались «обелевшие». Их белые глаза светились в полумраке, их движения были синхронными и безжалостными. Пули, казалось, лишь ненадолго останавливали их. — Патронов на два магазина! — крикнул один из ополченцев, молодой парень с перемотанной окровавленной тряпкой головой...