Живая память

Зовут меня Николай Попович, родился я в 1926-м. Когда война эта проклятая грянула, мне пятнадцать лет было. Я, как сейчас помню, когда мама сказала, что война, — я заплакал. Знаешь, почему? От досады! Я ж летчиком мечтал стать, как Чкалов. А тут война! Думаю: «Ну всё, сейчас наши немцев быстро разобьют, и война кончится. А я так и не повоюю, на самолете не полетаю!» Вот ведь какое мальчишеское состояние было... А через несколько дней вся Москва опустела. Всех молодых ребят в армию призвали. Город враз всю красоту потерял, одни женщины да старики...

Рассказ ветерана ВОВ Рогинцева Ивана Ивановича — Расскажите, пожалуйста, Иван Иванович, как вы попали на войну, на Великую Отечественную. Тяжело вздыхает. Смотрит не на меня, а куда-то сквозь стену. — Как попал… Детство-то у всех, поди, одинаковое. Только наше на неспокойное время выпало. Отгремела революция, тут же Гражданская, следом эти реформы, колхозы… Страна бурлила. И вот, когда колхозы пошли, отец решил из деревни уехать. Семья у нас была — десять человек, восемь детей, считай. И вот всей этой оравой мы из Алтайского края, из села Берёзовка, приехали в город Саянск...

Рассказ ветерана ВОВ Михаила Ивановича Сырокваша о первых боях Война. Это слово для меня, 17-летнего пацана, было чем-то далёким, почти нереальным, пока я не оказался на пересыльном пункте. Там нас, молодых курсантов, распределяли по дивизиям. В одну — 250 человек, в другую — 200, да ещё 400 маршевой роты. Итого на одну дивизию пришлось 650 душ, таких же, как я, — зелёных, необстрелянных, но полных решимости. Мы и не подозревали, что нас ждёт впереди. В запасном полку нас встретили не с распростёртыми объятиями...

Рассказ ветерана ВОВ Георгия Георгиевича Савенкова, ветерана морской пехоты. Слушай, внучек, я тебе расскажу, как оно в первый раз было, в рукопашной. Страшное это дело, доложу я тебе. Смотрю, кто на меня идёт, кто меня колоть будет. А я ведь кто? Мальчишка совсем, понимаешь? И вот, как на грех, прямо на меня немец прёт. Здоровый, под два метра ростом, черты лица крупные, а само лицо — будто маска, перекошенное в жуткой гримасе. То ли от злобы, то ли от страха, а может, и пьяный был, кто его знает...